Дневник. Том 2

Бертело и т. д. Впервые явился Луи Блан, внешностью похо

жий на священника, в долгополом сюртуке.

Разговор, конечно, заходит о вчерашней революции. Эбрар,

находившийся в то время в Ратуше, говорит, что трудно пред

ставить себе тупоумие и подлость, свидетелем которых он был.

Нашлась, например, группа людей, пожелавших голосовать за

Барбеса: эти простаки не знали, что он уже умер! «А я, — ска

зал Бертело, — захотел выяснить рано утром, как обстоят дела,

и спросил у часового перед Ратушей: «Кто там сейчас? Кого

вы охраняете?» — «Кого охраняю, черт возьми! — отвечает

он. — Да правительство Флуранса, конечно!» Этот часовой даже

не подозревал, что правительство, которое он охраняет, уже

сменилось. О чем говорить, если во Франции уж до того до

шло...»

Луи Блан елейным голоском, медленно и словно обсасывая

каждое слово, как вкусную конфетку, произносит: «Все эти

вчерашние люди сами выдвигали свои кандидатуры, а чтобы

быть избранными, присоединяли к своим именам, точно плю

маж к шляпе, какое-нибудь знаменитое, прославленное имя».

Все это говорится хотя и сладеньким, но обиженным тоном, со

скрытой горечью, ибо его собственное имя, столь популярное в

5

Э. и Ж. де Гонкур, т. 2

65

сорок восьмом году, теперь не имеет большого веса в мас

сах *, — как, впрочем, и все другие, некогда прославленные и

знаменитые имена, сейчас лишившиеся всякого веса во мнении

черни, стремящейся, видимо, избрать правителей Франции из

числа своих братьев и друзей — сотрапезников и собутыльников

из кабачков и харчевен. И в подтверждение своих слов ма

ленький Луи Блан извлекает из карманчика своих брючек пе

чатный список с именами тех двадцати кандидатов, за коих

предлагается голосовать жителям Пятого округа столицы для

учреждения Коммуны *, — список самых неизвестных знамени

тостей, из каких когда-либо формировалось правительство ка

кой бы то ни было страны.

Тут Сен-Виктор заявляет: он слышал от одного из друзей

Трошю, будто бы генерал хвалится, что в две недели добьется

снятия осады Парижа. Все смеются, а те, кто лично знает па

рижского правителя, отзываются о нем, как о человеке весьма

недалеком, с узкомилитаристскими взглядами, человеке враж

дебном всяким новшествам, одинаково готовом наложить свое

вето как на серьезные, так и на химерические предложения.

Ибо нет недостатка и в химерических предложениях, и на

ходятся даже люди, желающие спасти Париж при помощи со

бак, которым надо привить бешенство, а потом напустить их

на пруссаков! Луи Блан рассказывает, что у одного человека

явилась мысль, которую он сам готов всецело взять под за

щиту: нужно оставить пруссаков в Версале без воды, разрушив

с этой целью гидравлическую машину в Марли * и осушив

пруды. Но Трошю в ответ на это предложение резко ответил:

«Вздор!» А Дориан на следующий же день пришел в восторг от

этого замысла.

Тут фабрикант военных снарядов и артиллерийский офицер,

присутствующие при этом разговоре, приводят вместе с Бер-

тело множество случаев, когда по той или иной причине, а чаще

безо всякой причины, просто так, из легкомыслия или непони

мания, люди отказывались дать ход какому-нибудь изобрете

нию или новшеству. Упоминают об углеродной снарядной

трубке, о воздушном шаре, который мог бы поддерживать связь

с провинцией посредством газеты «Ежедневная почта» — это

дало бы до шестисот тысяч франков дохода, — но на запуск ко

торого все еще ждут разрешения.

— Кстати, насчет отсутствия новостей, — подхватывает Луи

Блан. — Я как-то выразил по этому поводу свое изумление

Трошю, и он мне ответил: «Помилуйте, да ведь правительство

делает все от него зависящее! Известно ли вам, что на это еже-

66

месячно расходуется до десяти тысяч франков!» Я был пора

жен: десять тысяч франков на статью такой капитальной важ

ности, когда следовало бы на нее ассигновать сто тысяч!

С Трошю разговор переходит на генерала Гио, которого Бер-

тело считает виновником наших поражений, — мало того что

он воспротивился выпуску ружей Шаспо, он отказался и от

пушек Потье *.

— А ведь дело обстоит очень просто, — добавляет Бер-

тело. — С самого начала военных действий идут непрерывные

артиллерийские бои, дальнобойность прусских пушек на шесть

сот или восемьсот метров превосходит дальнобойность наших!

Неприятель преспокойно располагается на сто — двести метров

дальше, за пределами досягаемости, и громит нас. А пушки

Потье уравняли бы наши шансы...

— Знаете ли, — говорит фабрикант снарядов, — когда гене

рал Гио посадил на восемь дней под арест капитана Потье, две

тысячи солдат, которыми тот командует, остались без дела, а

как раз в этот момент...

Но офицер-артиллерист перебивает его:

— В точности то же происходит и с артиллеристами; гово

рят, что их не хватает, а вернее было бы сказать, что от них

отказываются. Когда обратились с призывом к артиллеристам,

один из моих друзей представил генералу Гио бывшего офи

цера артиллерии, человека очень способного. И знаете ли, как

эта старая скотина генерал его принял? «Сударь, я не люблю

неуместного рвения!»

— Да, так всегда и бывает, — отвечает Бертело. — Нефцер,

когда я говорю об этом, не понимает моего ожесточения. Он