Дневники. Я могу объяснить многое

К счастью, мне часто приходилось разъезжать по разным городам, так как я был инженером по монтажу и ремонту электрических установок, поэтому в своей убогой комнате я ночевал не более семи-восьми дней в месяц. Во время приема на работу директор парижского отделения Леопольд Ро[49]

сказал мне, что в компанию Эдисона обычно не принимают инженеров с таким маленьким опытом, как у меня, и что он сделал для меня исключение только благодаря рекомендации Пушкаша. Я был благодарен ему за доверие и изо всех сил старался оправдать его. За полгода мне удалось доказать Ро, что он не ошибся, приняв меня на работу. К Рождеству мне были выплачены премиальные – небывалый случай для сотрудника, проработавшего в компании меньше года. Освоившись в компании, я замолвил словечко за Антала, который тоже хотел здесь работать. Реверди взял его на работу. Мне было очень приятно сознавать, что со мной считаются. Доверие и уважение окрыляли меня. Я старался не только делать свое дело, но и постоянно что-то улучшал, придумывал, совершенно не думая при этом о патентах. А вот Реверди помнил об этом и методично патентовал все мои изобретения, но только не на мое имя.

Мой звездный час в Континентальной компании Эдисона настал в октябре 1883 года после одного печального происшествия. Во время открытия вокзала в Страсбурге на вокзальной подстанции произошло короткое замыкание. Возник пожар, обрушилась стена и за всем этим наблюдал сам кайзер Вильгельм I[50]

. Скандал был невероятный, причем с дипломатическим привкусом. По поручению кайзера германский посол в Соединенных Штатах потребовал от Эдисона скорейшего исправления положения, то есть – строительства и новой электростанции. Срок установил кайзер, который сказал, что к 1 марта станция должна быть готова. То есть в нашем распоряжении было менее шести месяцев – невероятно короткий срок. Эдисон прислал Реверди грозную и очень длинную телеграмму, смысл которой сводился к тому, что в случае невыполнения требования кайзера все руководство парижского отделения будет уволено. Можно представить состояние Реверди и его помощников. После такого скандального увольнения их больше никуда бы не взяли. Вместе с «Peitsche»[51]

в телеграмме Эдисона был и «Zuckerbrot»[52]

– в случае строительства станции в срок парижское отделение получало 25 000 долларов премиальных. Реверди бегал по кабинетам и кричал, что отдаст всю премию тому, кто возьмется за строительство станции, но никто не брался сделать это раньше июля. Мне стало жаль его. Премия тоже привлекала – такая огромная куча денег! Я мог бы исполнить свою давнишнюю мечту – купить для матери новый дом. Дождавшись, пока Реверди вернется в свой кабинет (разговаривать на людях мне не хотелось), я пришел к нему и сказал, что берусь построить станцию в установленный кайзером срок. Реверди осыпал меня комплиментами (французы на это мастера), подтвердил свои слова относительно 25 000 долларов и отправил меня к инженеру Морису Бертлену, который строил первую станцию, для того чтобы тот ввел меня в курс дела. Все в компании были уверены, что после случившегося Бертлена уволят, но этого не случилось. Впоследствии мне стало известно почему, но эта причина настолько мерзкая, что я не хочу упоминать о ней. В помощники себе (руководителю строительства полагался помощник) я выбрал Антала. Мы договорились, что поделим премию пополам. Антал отчаянно нуждался в деньгах, поскольку любовницы, которых у него всегда было несколько, обходились ему очень дорого. В Париже все дорого – и жилье, и женщины, и провизия.

В Страсбурге меня встретили насмешками. Приехал очередной горе-инженер строить станцию! Мэр Страсбурга Ипполит Бозен смотрел на нас с Анталом как на заклятых врагов. Его можно было понять. Сорванное открытие вокзала чуть было не стоило ему должности. У Вильгельма I характер был суровым. Это чувствуется даже по фотографиям. Когда строительство пошло полным ходом и стало ясно, что станция будет построена в срок, мэр изменил свое отношение к нам и стал приглашать меня (но не Антала, ибо не считал помощника ровней себе) на ужины. Меня поразило, что мэр крупного города, считавший себя образованным человеком, не знал, что на свете существуют сербы, хорваты, боснийцы и черногорцы. «Почему у вас такое имя? – спросил меня он, когда я впервые пришел к нему в гости. – Вы грек или поляк?» Когда у меня в Америке спрашивают, кто такие сербы и где они живут, я всегда вспоминаю Бозена.