Дни прощаний

Джесмин что-то ищет в кабине. Наконец она приносит колючее серое одеяло, пахнущее сеном, расстилает его в багажнике пикапа, соорудив что-то вроде походной постели, а затем сворачивает мой пиджак, превращая его в импровизированную подушку.

– Ложись. – Она хлопает рукой по одеялу.

Откинувшись на спину, я щурюсь от яркого света.

– Прости, что из-за меня твое одеяло станет мокрым от пота, – хриплю я.

– Ты мне нравишься, поэтому мне будет все равно, даже если ты измажешь все мое походное одеяло, – откликается она. – Согни ноги. Вот так. – Она захлопывает заднюю дверь. Теперь я надежно скрыт от посторонних глаз.

Голова Джесмин показывается в окне за бортом моей походной постели, черты ее лица едва различимы на фоне яркого неба. Она касается моей щеки прохладной мягкой ладонью.

– Что я могу…

– Иди. Со мной все будет в порядке. Я позвоню Джорджии или придумаю что-нибудь еще.

– Сегодня первый день, а я опоздала.

– Так это же круто.

– У тебя есть мой номер. Напиши, если тебе что-нибудь понадобится. Я буду незаметно проверять сообщения.

– Ты сможешь сделать так, чтобы сюда не ззаявилась медсестра Энджи? Скажи, что я ушел домой.

– Поняла.

– Спасибо.

– Не за что. Ладно, я пойду.

– Тебе, наверное, кажется, что я ненормальный.

– Вовсе нет. Мы обсудим это. – Она снова касается моей щеки, а затем скрывается из виду. Я слышу быстрое цоканье ее каблуков, когда она бежит в сторону здания.

Я достаю телефон, чтобы позвонить Джорджии, но решаю, что лучше немного полежу здесь и соберусь с силами. И я уже не собираюсь провести весь день на занятиях. У меня нет сил. И я… О черт, какой конфуз. Только теперь до меня начинает доходить, что произошло. Мои щеки пылают. Подобно тому, как лыжи помогают уменьшить давление человеческого тела на снег, равномерно перераспределяя вес, и не дают провалиться в сугроб, унижение, распределяемое между несколькими людьми, не дает пасть слишком низко. А теперь я остался совсем один.

Голова пульсирует от боли. Я потираю выступившую на лбу болезненную шишку. Глаза полны слез. Одна горячая слеза скатывается по щеке и мягко падает на одеяло для наблюдения за звездами. Нет, лучше так: одеяло, на котором Джесмин с Эли смотрели на звезды (и не только?). Значит, сегодня я отнял у тебя уже две вещи, Эли. Твой билет на концерт Диэрли и место на звездном одеяле. Но если это тебя хоть немного утешит, я дорого заплатил за это, испытав настоящее унижение. И не сомневаюсь, что Адейр сделает все, чтобы я заплатил еще больше, если судья Эдвардс не доберется до меня первым.

Я вглядываюсь в сияющее голубое небо, обрамленное металлом стенок пикапа Джесмин. Вот теперь все четверо членов Соусной Команды лежат в ящиках. Только я – единственный, кто не пребывает в полной темноте. И Эли я тоже считаю, хотя его кремировали. Теперь он лежит в урне, а это тоже что-то вроде ящика. Там внутри темно.

Я задаюсь вопросом о том, успели ли они за мгновение до смерти взглянуть в небо, открывшееся им через оторванную крышу машины Марса, как это делаю сейчас я. Меня «заверили», что смерть была мгновенной, словно это могло успокоить.

Мне отчаянно хочется, чтобы пошел дождь. Ливень. Такой сильный, что смог бы очистить меня от беспокойства и тоски, такой яростный, что смыл бы с меня печать смерти и унес ее с собой в потоках речной воды в далекое море.

Глава 15

Блейк заглядывает в боковое стекло пикапа.

– Привет, засранец, – тихо произносит он.

– Привет, – отвечаю я. Рядом с Блейком появляются улыбающиеся физиономии Эли и Марса.

– Получилось неплохо,

 – сказал Марс. – Конечно, до Блейка тебе далеко. Но тоже неплохо.

– До Блейка не далеко только мне, – заявляет Блейк. – Но согласен, это было вполне прилично.

– Спасибо, – говорю я. – Возможно, если бы я сделал это специально, все выглядело бы гораздо смешнее.

– Когда ты ударился башкой в самом конце, это было круто. Это уже выглядело не просто забавно, а комично, – продолжает Блейк. – Вот в чем секрет комедии – всегда необходим следующий шаг.