Дни прощаний

– Я любила его руки. Сильные и нежные, наполненные музыкой. Я обожала, когда он держал меня за руку. Обожала заниматься с ним музыкой. – Из-за рева водопада ее голос еле слышен. Она опускает песок в водоем.

Мелисса протягивает банку мне. Пирс смотрит в землю. Меня трясет, пока я беру горсть песка и держу его в руке, не отрывая взгляда. Сердце отбивает знакомую чечетку, вызывая уже становящееся привычным затруднение дыхания. Не сейчас. Не сейчас. Не сейчас. Я успокаиваюсь. Остальные выжидающе смотрят. Я прочищаю горло.

– Эм… Как-то раз мы с Эли не могли заснуть и начали говорить о том, что собой физически представляют эмоции и воспоминания. О том, что они сохраняются как химические вещества в нашем мозге. Любовь, злость… сожаление – все они химические вещества. И эти вещества могут разрушиться и испортиться, если хранить их неправильно. Поэтому я храню эти химикаты – память об Эли – в самой защищенной части моего мозга надежно закрытыми, так, чтобы они не могли испортиться. Но не настолько далеко, чтобы я не мог возвращаться к ним каждый день.

Я опускаю свою часть Эли в пруд, ледяная вода обжигает руку.

Каждые из нас по очереди берет щепотку песка и опус- кает в пруд, рассказывая о чем-то, что он любил в Эли.

Он был смешным без каких-либо усилий.

Когда он грустил, то никогда не использовал это как повод, чтобы заставить грустить кого-то еще.

Он пах чистотой, как обычное мыло.

Он закрывал глаза, когда играл на гитаре.

Он играл на гитаре так, словно ему доверили священный огонь.

Он был дико умным.

Он работал без устали, чтобы стать лучше в том, что он любил.

И так мы говорим до тех пор, пока весь песок Эли не уходит в воду.

Каждый раз, когда очередь доходит до меня, я произношу одно, а разум шепчет другое: Прости меня.

* * *

Хоть мы промокли и трясемся от холода, но молча стоим у края пруда и смотрим на водопад. Мелисса держит пустую банку у груди так, словно в последний раз кормит ребенка.

Джесмин прячет руки в рукавах моей парки. У нее мягкое выражение лица в неярком свете дня. Такой задумчивый и удивленный вид у нее был, когда она наблюдала за штормом. Теперь ее лицо омрачено печалью.

В эти минуты я почувствовал, будто дождь смыл пелену с глаз, мешающую мне видеть, мешающую ясно понимать.

Я думал, что испытываю к ней обычную привязанность и теплоту, усиленную тем, что она мой единственный друг. Боль, что я испытываю, когда она говорит об Эли, я считал следствием чувства вины и скорби. Но в обоих случаях я ошибался.

Я как-то потихоньку в нее влюбился. Незаметно для себя. Как солнце, идущее по небу. Это чувство проникло в мое сердце, как стебли лиан перебираются через каменную стену. Оно захватило меня, как река в половодье.

Может, любовь, как и вода, тоже находится в непрерывном цикле, меняя форму.

В какой-то момент между ударами сердца, когда я не думаю о последствиях, мне снова кажется правильным держаться за что-то такое свежее и живое среди всего серого и бледного. Как, наверное, иногда то, что кажется дорогой в закат, на самом деле приводит к рассвету.

Всего момент между ударами сердца.

* * *

Щебетание оживленных голосов, звучащих дальше по тропе, прерывает наши размышления. Мы направляемся к стоянке. Пирс первый. Затем Мелисса. За ней Джесмин. Последним иду я. Мы киваем, проходя мимо веселящихся туристов, которые, смеясь, спускаются по тропе.

Но когда я смотрю на идущую впереди Джесмин, я моментально забываю про все вокруг и думаю лишь о том, что меня мучит. Ты не можешь ее любить. Ты не можешь ее любить. Ты не можешь ее любить! Ты только что растворил творческую энергию Эли в воде, как шипучую таблетку. Ты не имеешь никакого права ее любить. Ты не можешь ее любить.

Джесмин поворачивается, словно почувствовав мой взгляд.

– Я вспомню еще много всего, что хотела бы сказать, но не сказала, – говорит она.

Она дожидается меня, чтобы мы могли пройтись вместе. Пирс и Мелисса ждут у входа на тропу.

– Мне нужно в туалет перед тем, как мы поедем обратно, – говорит Мелисса. Они с Джесмин отправляются в женский туалет.

– Мы, наверное, тоже сходим, – говорит Пирс.

Мы с ним идем в мужской туалет. Делаем свои дела и моем руки над раковинами рядом друг с другом. Он ловит в зеркале мой взгляд. Глаза у Пирса запавшие, тусклые и серые.

– Я рад, что у нас есть секунда-другая наедине, – говорит он. – Хочу снять кое-какой груз с души.

Естественно, я готов наложить в штаны. Хорошо хоть туалет рядом. Я медленно выключаю воду.

– Эм… Хорошо.

Пирс продолжает смотреть на меня в зеркале. Он вытирает лицо.

– Мне нужно быть с тобой откровенным, как я понимаю, сегодня мы не вешаем лапшу на уши.

– Понятно.

– Я не совсем примирился с тем, какую роль ты сыграл в смерти Эли.