До конца жизни

Борщ матери не понравился. Кислый. Долго чмокала губами, вылавливая гущу. Наконец положила ложку. Домна Григорьевна лишь вздохнула — старый человек, что с нее возьмешь.

Кашу ели молча. Мать, запивая молоком, а Домна Григорьевна вчерашним узваром. Он за ночь настоялся, холодный, пахнет грушами, смородиною. Лучше всякого молока.

После обеда Домна Григорьевна отправила мать на печь погреться, а сама принялась за хозяйство. Первым делом вынесла кабану, чтоб не визжал, не мешал работать. Потом подоила корову. Развела ей в ряжке воды, накрошила туда хлеба, картошки. Ряжку поставила во дворе. Корова выскочила чуть ли не бегом, забулькала, захрустела картошкой. А Домна Григорьевна тем временем вывезла на санках из сарая навоз, подстелила свежей соломы, вычистила ковш. Разогрелась, сняла рукавицы. Не такой уж и страшный сегодня мороз.

И вдруг незаметно для самой себя размечталась бог знает о чем. Как они теперь будут жить с Иваном Петровичем, вместе ходить в школу, вместе работать по хозяйству. Вдвоем оно веселей. За разговорами и работа кажется легче. А говорили бы они о школе, о колхозных делах, о Наташке…

Домна Григорьевна вздохнула. Как они там? И даже забыла на минуту об Иване Петровиче, забеспокоилась о внучонке. Хоть бы там у них ничего не случилось. Что-то давно письма нет. Домна Григорьевна уже надоела почтарке. Каждый день спрашивает:

— Ну как там, нет мне письмеца?

А его все нет и нет. Вот и сегодня почтарка одну газетку отдала да бандероль от Феди Ткаченко. Учила его когда-то Домна Григорьевна. А теперь доктор наук, книгу для институтов написал: «Физическая география». В предисловии и Домну Григорьевну упомянул. Радостно, конечно. Может, и правда, парню в душу что заронила.

Ученики бывшие Домне Григорьевне часто пишут. Особенно перед праздниками. На Новый год Саша Анисимов телеграмму аж с Гавайских островов прислал. Первым помощником капитана плавает.

Наташка тоже обычно сразу ей на письмо отвечает. А тут что-то задержалась. Но, может, завтра будет…

Соскучилась Домна Григорьевна. Особенно по маленькому Алешке. Скорей бы уж теплело да привозили его на лето. А то все время по детским садам да по чужим людям. Похудел, наверное.

Но весна что-то не торопится. Морозы как ударили сразу после каникул, так и держатся до сих пор. Тут никакой работой не отогреешься.

На дворе уже вечер. Куры позаходили в будку, кабан зарылся в солому, захрапел. Корова тоже улеглась на свежей подстилке. А у Домны Григорьевны на завтра еще дров нет, да и в погреб не лазила. Но погреб, бог с ним. А с дровами надо спешить.

Домна Григорьевна достала пилу, топор, вытащила из сарая «козла». Можно бы позвать мать, чтоб помогла. Но пока она выберется, совсем стемнеет. Домна Григорьевна принялась пилить сама, Не первый раз.

Дров в этом году она достала сухих. Рубятся хорошо. Пришлось, правда, переплатить немного. Так без этого не бывает. Зато теперь душа спокойна.

Домна Григорьевна поставила чурбак на колодку, стукнула топором, попробовала, крепко ли он завяз. Потом вскинула чурбак на плечо, вздохнула и ударила по колодке обухом. Чурбак взвизгнул и раскололся надвое.

Рубить дрова научил Домну Григорьевну Алеша. Она все смеялась:

— Зачем мне?

А вот и пригодилось.

Он еще и косить, и молотить цепом на две руки ее научил. Может, что чувствовал… Но теперь, конечно, дрова помаленьку будет рубить Иван Петрович. Все-таки мужчина. А пилить будут вдвоем.

Домна Григорьевна внесла дрова в хату, закинула в печь, чтоб просохли к завтрашнему утру. Потом зажгла фонарь и полезла в погреб. Быстренько смыла кружки, набрала в черепяную миску капусты. Хотела еще захватить баночку маринованных грибов. Но пожалела. Приедет Наташка, тогда и попробуют. А пока и так перебьются.

Кто его, правда, знает, как еще этот приезд обойдется. Наташка, наверное, Ивана Петровича стесняться будет.

Но, может, зря Домна Григорьевна волнуется? Может, действительно все еще останется как было?

Трудно все это решать на старости лет. Пока Иван Петрович ничего не говорил, о замужестве не раз думала. А вот сказал — так сомневаться начала. Алешка все вспоминается…

Ивану Петровичу все-таки легче. Он хоть и любит до сих пор свою жену, но она живой человек, а живого и разлюбить можно. Да если еще он и обидел тебя. А вот как мертвого разлюбишь?

Конечно, Иван Петрович для нее не посторонний человек. И если бы не Алешка, то лучшего и искать не надо. А так…

Домна Григорьевна закрыла сарай и вошла в хату. Мать похрапывает на печке, стонет. Может, ей снится что-нибудь страшное. Пожар или наводнение. А может, во сне ее убивают или душат. В последнее время она такие сны каждый день рассказывает. Очень мать боится смерти. Чуть что, сразу плачет: «Умираю». А чего ее бояться? Лишь бы легкая. Вот недавно Степан Ященко умер. Целый день возил дрова, бегал, а вечером вошел в хату, напился воды и умер. Завидная смерть…

В дверь кто-то постучался. Домна Григорьевна испугалась. Вдруг Иван Петрович. Пришел за ответом, Хотя вряд ли. До этого времени он заходить к ней стеснялся. Оно, может, и верно. Люди всякое могут подумать. Да и мать…