До конца жизни

Жил цыган совсем неподалеку от базара в громадном каменном доме со всякими балкончиками и замысловатыми полукруглыми окнами. Лифтом они поднялись на четвертый этаж. Цыган длинным, похожим на гвоздь ключом открыл дверь и еще с порога крикнул куда-то в ярко освещенные комнатные дебри:

— Катя, у нас гости!

— Сколько? — отозвался оттуда женский веселый голос.

— Двое, — доложил цыган, помог Саньке и Матвею раздеться и провел их в небольшую комнатку рядом с кухней. — Живите, нэ горюйтэ! — широко распахнул он двери.

— Вот спасибо, вот спасибо! — стал благодарить его Матвей, оглядывая комнатенку.

Она сразу ему понравилась. На стенках слева и справа висели громадные ковры: на одном были изображены два всадника с ружьями за плечами, уводящие куда-то молодую красивую женщину, а на другом — небывалые цветы, деревья и целая стая птиц, не то аисты, не то цапли. Вдоль стенок стояли четыре деревянные кровати с низенькими полированными спинками. На двух, изрядно помятых, чувствовалось, уже кто-то живет. Зато две остальные были аккуратно по-гостиничному заправлены широкими верблюжьими одеялами.

— Ничего себе хоромы! — сразу растянулся на одной из свободных коек Санька.

— Какое там хоромы? — засмущался цыган. — Шатер.

На их голоса в комнатенку заглянула беленькая, совсем не цыганского виду женщина и полюбопытствовала:

— Может, перекусить что? А?

— Эт всегда пожалуйста, — воодушевился Санька, с особым вниманием поглядел на цыганскую жену, потом пощелкал замками своего чемоданчика и достал оттуда, должно быть, специально для этого случая заготовленные две бутылки «Экстры».

Цыган принял их как должное, без восхищения и благодарности, секунду-вторую повертел в руках и передал Кате:

— Распэчатай!

Матвей и Санька наскоро помыли в ванной комнате руки и, с непривычки высоко по-журавлиному поднимая ноги, прошли по ворсистой мягкой дорожке на кухню.

По первой выпили за знакомство. По второй — за удачу. Когда добрались до третьей, Матвей принялся допрашивать цыгана:

— Ты вот че, Коля, скажи, какая тебе выгода с конем?

— А ты видал где-нибудь цыгана без коня? — загордился Коля.

— Это, конечно, — согласился Матвей. — Но все-таки.

Цыган отпил из рюмки глоточек водки, расчистил перед собою стол и неожиданно для Матвея и Саньки стал выворачивать карманы:

— Это — ваша пяторка за лук. Это — тоже пяторка — за огурцы. Это — тройка — за кровать. Это — два рябля — за цэмэнт.

С пьяных глаз Матвею показалось, что карманов у цыгана великое множество, и из каждого он что-нибудь доставал: не пятерку, так трешку, не трешку, так рубль.

Цыган складывал все это ровной стопочкой на столе, а когда карманы наконец-то оказались пустыми, с победной гордостью посмотрел на Матвея:

— Пэрэсчитать?

— Да нет, не стоит, — засмущался Матвей, хотя в уме пересчитал все и без цыгана.

— Весело живешь, — похвалил Колю Санька и тут же начал расспрашивать его, уже, должно быть, что-то прикидывая для себя. — И ты, что же, всю жизнь так?

— Зачэм всю? Кузнэцом на заводе работал.

Санька немного помолчал, а потом стал интересоваться насчет налогов за такой промысел, насчет кормежки для лошади, конюшни и всего прочего.

Матвей, чтоб не мешать ему, потихоньку беседовал с Катей. Оказывается, работает она в ларьке. Торгует папиросами и спичками. Матвей вначале только плечами пожал: на работу это вроде бы даже и не похоже, так — баловство одно. Но потом, подольше послушав Катю, которая, кажется, выпила малость лишнего, кое-что понял.

По ее рассказу выходило, будто на фабрике то ли воруют, то ли делают какие-то «левые» сигареты. Экспедитор привозит их в ларек, а Катя торгует ими вместе с законными. Выручки от этих «левых» сигарет понемногу хватает на всех: и на Катю, и на экспедитора, на тех, фабричных.

— А если попадешься? — полюбопытствовал Матвей.

— Не попадусь, — улыбнулась Катя. — Попадалась уже.

Санька, должно быть, выспросив все у цыгана, нарочито громко прервал их разговор:

— Что мы все про деньги да про коней! Лучше споем.

— Какую? — сразу вспыхнула Катя.

— Мою любимую, — лукаво подмигнул Санька Матвею и полуобнял Катю:

Ты накинь, дорогая, на плечиОренбургский пуховый платок…

Катя озорно, счастливо засмеялась и стала потихоньку подпевать Саньке. Но по-настоящему распеться им не дали. В это время кто-то позвонил в дверь, и Катя, отпрянув от Саньки, кинулась открывать.

Через несколько минут вместе с ней на кухню вошел щупленький большеглазый мужичишко в армейском кителе и высоких жестких валенках. Он негромко поздоровался и присел на табуретку чуть в стороне от стола. Цыган тут же налил ему:

— Выпьем, Ваня.

— Что-то не хочется, — отказался тот. — Тут, понимаешь, какое дело…

— Случилось что? — немного испуганно спросила Катя.

— А вот, — вздохнул мужичишко и протянул Кате вчетверо сложенную телеграмму. — Теща заболела. Ехать надо.

Все сочувственно, понимающе замолчали, склонились над тарелками, и лишь цыган поинтересовался:

— А как же вэники?

— Да кто его знает, — опять вздохнул мужичишко. — Везти, наверное, придется.