До самого рая

Это был один из редких моментов, когда нам обоим одновременно стало неловко. Прежде чем Бишопы ушли, мы успели узнать, что по воскресеньям у миссис Бишоп выходной, а в остальные шесть дней она работает официанткой в людной забегаловке в нескольких кварталах от нашего дома, под названием “Мидзумото”, о которой моя мать не слыхала, а вот Джейн и Мэтью да, и что она родом из Хонока’а, крошечного городка, даже скорее деревни, на Большом острове.

– Какая удивительная женщина, – сказала моя мать, глядя, как миссис Бишоп с сыном сворачивают с нашей подъездной дорожки к автобусной остановке, после чего они исчезли из виду. Было понятно, что это не совсем комплимент.

Я согласился – она и правда была удивительная. И сын ее тоже. Я никогда не встречал людей, которые бы меньше подчинялись жизненным обстоятельствам. Это отсутствие смирения выражалось у миссис Бишоп как неуемная энергия, та жизнерадостность, что бывает только у редких людей, которым никогда не бывает стыдно за то, какие они есть, а вот у Эдварда оно проявлялось как непокорность, которая позже сгустилась в гнев.

Сейчас я, конечно, это понимаю. Но на это ушло много времени. И к тому моменту я уже отказался от собственной жизни и, значит, от твоей жизни ради него. Не потому, что я разделял его гнев, а потому, что мечтал об этой его уверенности, о странном и диковинном представлении, будто на все существует только один ответ и, поверив в него, я перестану верить в то, что меня в самом себе так долго раздражало.

Теперь, Кавика, я перепрыгну через несколько лет. Но сначала хочу рассказать о том, что случилось со мной вчера.

Я лежал в кровати, как обычно. Была середина жаркого дня. Утром окна открывали, включали вентилятор, но ветерка больше не чувствовалось, и никто не пришел, чтобы включить кондиционер. Это время от времени происходит, а потом кто-нибудь заходит в комнату, удивляется, как тут жарко, немножко меня ругает, как будто я мог их позвать и не сделал этого просто из упрямства. Однажды они совсем забыли включить кондиционеры, и вдруг неожиданно пришла моя мать. Я слышал ее голос, звук ее шагов, а потом – как она идет в обратную сторону и через несколько мгновений возвращается с санитаром, который все время извинялся, пока мать его отчитывала: “Да вы знаете, сколько я плачу, чтобы за моим сыном тут следили? Где дежурный администратор? Это никуда не годится”. Мне было стыдно такое слышать – я так стар, а за мной по-прежнему ухаживает мать, – но я тем не менее успокоился и заснул под аккомпанемент ее возмущения.

Обычно я нормально переношу жару, но вчера было душно, и я чувствовал, что лицо и волосы потеют, что пот каплями стекает в подгузник. Почему никто не приходит мне помочь, думал я. Я попытался крикнуть, но, конечно, не смог.

А потом произошло нечто очень странное. Я встал. Не могу объяснить, как это произошло, – я не вставал уже много лет, с тех пор, как меня вытащили из Липо-вао-нахеле. Но сейчас я не просто стоял, а пытался идти, пытался направиться туда, где, как я знал, находится переключатель кондиционера. Однако, поняв это, я упал, и через несколько минут кто-то зашел в комнату и начал суетиться и задаваться вопросом, почему это я на полу, скатился с кровати, что ли. Сначала я боялся, что она меня привяжет, как уже бывало, но привязывать она не стала, нажала кнопку, чтобы ей помогли, и пришел кто-то еще, и меня засунули обратно в кровать, а потом, слава богу, включили кондиционер.

Но я, собственно, о том, что встал, что стоял на ногах. Это было и странное, и знакомое чувство – снова выпрямиться, хотя потом от напряжения всех членов меня долго била дрожь. Прошлой ночью, после того как меня покормили и помыли, после того как наступила темнота и тишина, я стал думать. Мне повезло, что никто не увидел меня на ногах, потому что случись это – начались бы вопросы, позвонили бы моей матери, стали бы брать анализы и проводить проверки, как когда я здесь впервые оказался: отчего я не хожу? Отчего не говорю? Отчего не вижу? “Вы не туда смотрите, – рявкнула моя мать на какого-то врача. – Надо понять, почему он не может всего этого делать”. – “Нет, миссис Бингем, – ответил врач, и в голосе его явно звучало раздражение. – Я смотрю как раз туда, куда нужно. Дело не в том, что ваш сын не может всего этого делать; дело в том, что он не хочет”, – и моя мать на это ничего не ответила.

Но тут я вдруг подумал: а что, если я и правда могу снова научиться ходить? Что, если я каждый день буду пробовать постоять? Что произойдет? Эта мысль меня напугала, но и воодушевила. Что, если мне все-таки становится лучше?