До самого рая

– Так что вам повезло – если можно использовать такое слово в этих ужасных обстоятельствах, – что ваш бывший муж в завещании указал: его дом и все имущество отходит не вашему сыну, а напрямую вашей внучке.

Я был совершенно ошеломлен известием про приговор Дэвиду и не сразу понял, что он пытается мне сказать.

– Нет, – сказал я, – нет, неправда. Все должно было отойти Дэвиду.

– Нет, – сказал министр, вытащил из кармана своего мундира бумажки и передал их мне. – Вы, видимо, ошибаетесь, доктор Гриффит. В его завещании совершенно недвусмысленно указано, что все состояние отходит внучке, а вы назначаетесь исполнителем.

Я развернул стопку и увидел совсем не тот документ, составление и подписание которого я засвидетельствовал всего лишь год назад: для Чарли был организован фонд управляемого имущества, но дом был завещан Дэвиду, с условием, что после его смерти он отходит Чарли. А тут был документ, подписанный Натаниэлем и мной, с водяными знаками и тремя именными печатями – адвоката, Натаниэля и моей, – подтверждающий слова министра. И не только это – официальное имя Чарли в документе было указано не как “Чарли Бингем-Гриффит”, а просто как “Чарли Гриффит”; фамилия ее отца и Натаниэля была вымарана из реальности. Я взглянул на министра, а тот посмотрел на меня долгим, непроницаемым взглядом и встал.

– Оставлю вам этот экземпляр для архива, доктор Гриффит, – сказал он и ушел. Только дома я развернул листы и посмотрел их на свет, удивляясь совершенству подписей, точности печатей. Потом внезапно забеспокоился, нет ли в самой бумаге каких-нибудь жучков – хотя, конечно, до таких технологий еще лет десять как минимум.

Я пытался найти изначальное завещание, хотя это не только бессмысленно, но и небезопасно. Я вытащил из сейфа все документы, которые там хранил Натаниэль, и каждый вечер просматриваю сколько-то из них, и наша жизнь разворачивается вспять: бумаги, которые делают Натаниэля официальным законным опекуном Чарли, подписанные за три недели до нападения; бумаги, подписанные Иден, с отказом от всех юридических прав на дочь; свидетельство о рождении Чарли; дарственная на дом; завещание Обри; наши документы о разводе.

А потом я начинаю бродить туда-сюда. Я говорю себе, что ищу завещание, но вряд ли – я ищу его там, куда Натаниэль ни за что бы его не положил, и к тому же если бы он и хранил экземпляр дома, его давно бы забрали так, что мы бы ничего не заметили. Смысла искать не было, как не было смысла звонить нашему адвокату и слушать, как он уверяет меня в ошибке, в том, что описываемого мной завещания никогда не существовало.

– Ты просто очень устал, Чарльз, – сказал он. – Скорбь может влиять на… – он помолчал, – память. – Тут я снова испугался, сказал ему, что он наверняка прав, и закончил разговор.

Мне повезло, я понимаю. С родственниками повстанцев случались вещи гораздо хуже, даже когда речь шла о людях, вовлеченных в несопоставимо менее смертоносные нападения, чем то, в котором участвовал Дэвид. Я пока что слишком нужен государству. Не беспокойся обо мне, Питер. Пока. Прямо сейчас опасность мне не грозит.

Но иногда я думаю, что, может быть, ищу не завещание, а свидетельства о том человеке, которым я был до начала этого всего. Как далеко надо отойти в прошлое? До установления нынешнего государства? До того, как я ответил на первый звонок из министерства, когда меня спросили, хочу ли я стать “архитектором решения”? До эпидемии 56 года? Или 50-го? Еще раньше? До начала моей работы в УР?

Сколько шагов назад надо сделать? О скольких решениях пожалеть? Иногда мне кажется, что в этом доме где-то есть тайник с такой бумажкой, на которой написаны все ответы, и что если по-настоящему верить, я проснусь в тот месяц или год, когда только начал отклоняться от верной дороги, и на этот раз сделаю все наоборот. Даже если окажется тяжело. Даже если будет казаться, что все неправильно.

Обнимаю,

Чарльз

Дорогой Питер,

21 августа 2067 г.

Приветствую тебя из лаборатории в этот воскресный день. Я просто пришел кое-что проверить и почитать последние отчеты из Пекина; что ты скажешь о том, который датирован прошлой пятницей? Мы это не обсуждали, но ты тоже вряд ли сильно удивился. Господи, узнать, что, вне всяких сомнений, не только дурацкие обеззаразки, но и шлемы абсолютно бесполезны, – это повод для мятежей. Люди разорялись – буквально, – устанавливая их, поддерживая их в рабочем состоянии, заменяя, все это продолжалось пятнадцать лет, а теперь мы им говорим, что ой, ошибочка вышла, можете все выбросить? Сообщить об этом собираются через неделю, в следующий понедельник; будет непросто.

Но труднее всего окажутся следующие несколько дней. Во вторник объявят, что интернет “приостановлен” на неопределенное время. В четверг объявят, что все международные перемещения, входящие и исходящие, включая Канаду, Мексику, Западную Федерацию и Техас, тоже приостановлены.