До сих пор

Когда мне предложили исполнить эту песню, я решил, что попробую сделать нечто очень необычное. Я исполню песню как бы в нескольких ролях: первую часть — как исполнил бы ее Синатра, другую — подчеркивая основную тему песни, и, по правде говоря, я забыл, что там третье. Автор песни, Берни Топин, представил меня публике. Я сидел на высоком стуле на голой сцене, одетый в смокинг, и курил сигарету. И я начал петь-рассказывать историю об одиноком астронавте, летящем к Марсу. «…Я так скучаю по земле, скучаю по свой жене. В открытом космосе одиноко. В таком безвременном полете…». При помощи цветовой рирпроекции появилась моя вторая копия — опечаленная версия. А несколько строчек спустя появился и третий Шатнер — уставший, растрепанный, и, возможно, даже распутный. И все три Шатнера вместе закончили песню: «…И я думаю, пройдет долгое-долгое время…».

Публика была ошеломлена. Люди смотрели в ужасе и шоке, а затем задавались вопросом: «он шутит?» Существует очень тонкая грань между серьезным исполнением песни и пародией на серьезность. Если вы сделаете это так искусно, что заставите публику гадать, то это и есть талант исполнителя. Пытался ли я сделать своё выступление смешным? Было ли это пародией на известных певцов с сигаретами? Или я просто сошел с ума?

Как объясняется во многих научно-фантастических фильмах, существуют некие вещи, которые человечество никогда не познает. Я просто скажу, что это останется самым знаменитым исполнением песни «Rocket Man».

В течение двух десятилетий истории об этом представлении передавались от отца к сыну, и редкие неофициальные копии ходили по кругу. Мужчины хвастались обладанием первой копией и приглашали женщин к себе домой посмотреть. Пародии на мое выступление можно увидеть в различных шоу, включая «Гриффинов» и «Футураму». А сейчас несколько десятков роликов с этим выступлением можно найти в Интернете, в основном на YouTube, — и более миллиона человек в год всё еще гадают по поводу него. И, говоря это, я не шучу.

Героические качества, показываемые капитаном Джеймсом Кирком, — среди которых честность, прямота, сострадание и храбрость — могли быть с легкостью и по праву переданы мне, что делало меня желанным представителем брендов в коммерческой рекламе. Когда я только начинал карьеру, считалось, что истинные актеры вообще не снимаются в телерекламе. Актеры играют, представители рассказывают, точка. Это расценивалась как артистическая проституция. Многие театральные актеры предпочли бы голодать, чем продавать себя, и большинству из них и была предоставлена такая возможность. Я придерживался такого же пути — я не продаюсь! Не сказать, конечно, что кто-то стремился купить, но даже если бы мне предложили рекламу, я бы отказался.

Впрочем, в 1963 году я играл одну из главных ролей вместе с Полом Ньюмэном, Эдвардом Г. Робинсоном, Лоуренсом Харви, моим другом Ховардом Да Сильвой и Клэр Блум в фильме Мартина Ритта «Гнев» (The Outrage) — вестернизированном римейке «Расёмона» (Rashomon) Куросавы. Я там был разочарованным в вере проповедником, слушающим три различные версии насилия, которое совершил мексиканский бандит, играемый Полом Ньюмэном. Для меня радость работы в этом фильме заключалась в возможности играть вместе с Эдвардом Г. Робинсоном, на которого я молился как на одного из прекраснейших актеров Америки. Однажды вечером он пригласил меня на ужин к себе домой, а потом вывел через заднюю дверь к небольшой круглой постройке, отдаленно напоминавшей музей Гуггенхайма в Нью-Йорке. Это был его собственный художественный музей, а внутри находилась, возможно, самая великолепная частная коллекция французских импрессионистских работ в мире. Он был страстным коллекционером. И, показывая мне эти картины, он называл их своими «детишками».

Стоит добавить, что за пару дней до того я случайно наткнулся на рекламу кофе, в которой он снимался. И я тогда испытал сильнейший диссонанс, видя, что актер его уровня играет в рекламе. И не удержался от вопроса: зачем? Он посмотрел на меня, затем указал на превосходную картину одного из мастеров. «Вот зачем», — ответил он.

После этого я полностью поменял своё мнение. Если Эдвард Г. Робинсон, снявшийся в таких классических фильмах, как «Маленький Цезарь», «Риф Ларго» и «Цинциннати Кид», мог играть в телевизионной рекламе, то, несомненно, в ней мог бы играть и актер, снявшийся в «Инкубусе».

Среди моих первых работ в этой сфере была реклама «Loblaw» — крупнейшей бакалейной сети Канады. Я шел вдоль полок с продуктами, глядя прямо в камеру, и говорил с самой большой искренностью, которую только смог изобразить: «В „Лоблоу“ вы найдете больше, чем справедливые цены». А потом делал паузу и брал в руки большую, круглую, сочную дыню и, изучая, вертел ее, словно никогда раньше не видел такой большой, круглой, сочной дыни, и говорил с искусным удивлением: «Но, черт возьми, эта цена справедлива!»