А ещё он задрал меня с тем, что наблюдал, чтобы я ничего не делала в цирковых костюмах. Нет, не из-за того, что это собственность Бизарра, что вы! Оказывается, это тоже примета. В костюмах, видите ли, нельзя ничего делать кроме прямых обязанностей.
Я, само собой, умалчиваю о тех приятных мелочах, когда циркачи, например, уронив сценарий, тут же на него садятся прямо на пол; вешают ключи от гримёрок только на гвоздики; чётко следят с какой ноги заходят на манеж; обязательно перед выступлением гладят всех попадающихся на пути кошек (которых, ну просто уйма); панически боятся попадать в объектив фотокамер перед шоу; все без исключения плюются в своё отражение в зеркале; дуреют, как только слышат, или видят число «тринадцать»; ну и никогда не говорят словосочетание «в последний раз», тут всё «заключительное» или «крайнее». Заключительный номер, заключительное блюдо, даже пьют они в крайний раз, а не в последний… Короче, это было бы смешно, если бы не было так маниакально. Даже Злославский на клетки своих кошаков вешает красные тряпки. Чтоб, значится, не болели.
Я снисходительно лыбилась на эти ужимки циркачей и диву давалась. Ведь понимала, как сильно они сами себя накручивают. Не дай бог чего пойдёт не по примете – они расстраиваются так, что к представлению всё буквально из рук валится. Казалось, что только Шико единственный, кто не обращает на эти глупые приметы внимания. Хотя он мне и сознался, что раньше тоже их соблюдал, но скорее больше отдавая дань традиции, а не потому что верил.
На самом деле, где-то глубоко в душе я считала это даже забавным. Но стойкая мысль о том, что по каждому второму здесь горько плачет психушка, никак не оставляла. Я, кстати, тоже не исключение, правда, по другим критериям, но всё же…
ГЛАВА 15
Когда, наконец, наступил долгожданный выходной, то и на этот раз мы со Сваровски не искали лёгких путей, а решили навести в трейлере очередной марафет. То, во что всего за неделю превратилось помещение, иначе как берлогой, назвать было нельзя. Некоторые бездомные и то свои импровизированные жилища в большей опрятности держат чем мы. Стыдобища, две девки вроде живём.
Потому, как только я проснулась (с утра вскакивать не решилась, всё же выходной), принялась расталкивать Кристину.
– Гадя, вставай. День марафета, – потянула я, зевая во весь рот.
– Отвали, – прогундела Сваровски из-под подушки.
– Ты охренела? – задала я резонный вопрос, поскольку эта дамочка ещё вчера рвалась в бой.
– Гидрочка, а давай твоему Святику отстегнём с аванса, и он всё тут уберёт? – пошла на попятный она, высовывая нос из-под одеяла.
– Ага, чтоб я кому-то свои кровные отдавала? – фыркнула я. – Кроме того, как ты себе это представляешь? Твои лифчики и подобие трусов, тоже Свят по местам разложит?
Сваровски тяжко провыла, но всё-таки села. Тайсон, который сегодня решил спать с ней, даже не пошевелился. Я же ещё немного поворчала, а потом просочилась в уборную, где сверху, на верёвочке сушилось куча нижнего белья.
– Сваровски, вот скажи мне: на кой чёрт тебе столько трусов?
– Носить, – удивилась она.
– Ну явно не кушать. А зачем так много-то? Ну, я пойму десять, ну двадцать даже пойму… а у тебя их сколько? Штук сто?
– Не знаю, – пожала плечами Гадюка, – не считала. Относись к этому как к коллекции.
– Лучше бы марки собирала, – хмыкнула я, – они бы хоть не валялись где ни попадя.
В общем и целом, мы убирали наш небольшой трейлер довольно долго. Взялись мы за него конкретно и основательно, чего так и не сделали в прошлый раз. Всё перемыли, перестирали, даже полотно, разделяющее наши территории, выбили от пыли. Кристина упорядочила свои книги и туалетный столик, а я драила пол, раковину и душ. Работа спорилась, трейлер задышал. В итоге получилась не комната, а конфетка, даже места, казалось, стало больше. Единственное что портило вид – это разбитый аквариум со змеюкой, но Кристина сказала, что уже заказала новый. Расходы же по приобретению нового зеркала в ванную легли на меня. На том и порешили.
Уже ближе к вечеру мы, усталые, расселись на свои кровати (территории по-прежнему оставались нерушимыми) и, довольные собой, осматривали окружение, чувствуя себя ни больше ни меньше – героинями.
– Чем займём остаток вечера? – послышалось с вражеской территории.
– Есть предложения? – удивилась я.
Раньше Гадюка меня никуда не звала и ничего не предлагала.
– Есть одна идейка, – задорно проговорила она и хитро на меня посмотрела.
Вот сейчас глядя на неё, можно смело сказать – красивая и весёлая девчонка. Зелёные блестящие глазища, раскрасневшиеся щёчки, копна чёрных волос, закрученных в беспорядочную кулю, и эта улыбочка. Вот ведь артистка, как перевоплощается. Ни дать не взять – редкостная милашка. Если бы не скверный характер.
– Я сейчас вернусь! – проговорила она, резко соскочив с кровати. – А ты сбегай к Нене, притащи чего-нибудь перекусить.
– Я воль, майн Фюрер!
– Э, – недовольно обернулась она, – «Гадюку» я тебе прощаю, а фашистка – это перебор…
– Не льсти себе, – отмахнулась я, проигнорировав её взгляд.