В Петрограде в этот период находилось много офицеров, в том числе непосредственно там не служивших: отпускников, выздоравливающих после ранений, а также отставленных от должностей «по обстоятельствам текущего времени». Чтобы вовлечь их в сферу своей деятельности, Алексеев проявил выдающиеся организаторские способности и даже изобретательность. Офицеров, постоянно не живших в столице, необходимо было обеспечить жильем и питанием. Для этого через полковника Веденяпина удалось использовать общество борьбы с туберкулезом под названием «Капля молока», которое работало как «питательный пункт» и как нелегальное «управление этапного коменданта». С помощью торгово-промышленных кругов имитировалась подготовка к пуску бездействующих заводов, на которых под видом рабочих размещались офицеры. Так, в Петрограде и Москве, где доверенные лица Алексеева вели также работу, возникла тайная офицерская «Алексеевская организация». «Цель ее такова: при неизбежном новом восстании большевиков, когда Временное правительство безусловно окажется неспособным его подавить, выступить силами организации, добиться успеха и предъявить Временному правительству категорические требования к изменению своей политики. Но генерал Алексеев учитывал и возможность победы большевиков, тем более потому, что его организация едва начала свое дело и была еще очень слаба. На этот случай он договорился с атаманом Дона ген. Калединым о переброске своей организации на Дон, чтобы оттуда продолжать борьбу»[82]
.К концу октября в «Алексеевской организации» было зарегистрировано уже несколько тысяч офицеров, однако использовать их в период захвата власти большевиками Алексееву не удалось – большинство просто не явилось по заранее объявленному распоряжению. Только небольшой отряд – около ста офицеров во главе со штабс-капитаном В.Д. Парфеновым – участвовал в столкновениях с красногвардейцами. После провала восстания юнкеров, 29 октября, стало ясно, что в Петрограде борьба проиграна. 30 октября Алексеев отдал последнее распоряжение: начать отправку добровольцев на Дон, как только от него будет получена условная телеграмма, а сам, переодевшись в штатское, с адъютантом ротмистром А.Г. Шапроном дю Ларрэ отправился в Новочеркасск[83]
.Прибыв в столицу войска Донского 2 ноября 1917 года, генерал Алексеев оказался в весьма непростой ситуации. При первой встрече войсковой атаман Донского казачьего войска генерал от кавалерии А.М. Каледин выразил свое сочувствие его планам, «но, считаясь с тем настроением, которое существует в области, просил Алексеева не задерживаться в Новочеркасске более недели и перенести свою деятельность куда-нибудь за пределы области – в Ставрополь или Камышин»[84]
. Опасения Каледина имели под собой серьезную почву. Власть войскового атамана на Дону вовсе не была диктаторской. Каледин был лишь председателем правительства и, работая во главе его, вынужден был считаться с либеральными взглядами многих его членов, а также с демократическими настроениями общественности. Влияние войскового правительства в тот момент было далеко не безоговорочным и, можно сказать, ограничивалось собственно Новочеркасском. В крупных городах области (Ростов-на-Дону, Таганрог) и угледобывающем районе сильны были позиции большевиков. Наконец, казачьих частей, возвращавшихся с фронта, разложение коснулось в той же мере, что и всех прочих, и войсковое правительство при всем желании не могло вполне на них полагаться. Начальник полевого штаба при войсковом атамане полковник Я.М. Лисовой, описывая позже условия, в которых начиналось добровольческое движение на Дону, рассказывал, что выступить с открытым призывом к стекавшимся на Дон офицерам вступать в «Алексеевскую организацию» было опасно. Этот вопрос нельзя было поставить даже на обсуждение войскового правительства, чтобы не придавать ему ненужной огласки. Связано это было в первую очередь с тем, что «в глазах демократического населения, с которым и войсковому атаману и правительству нельзя было в то время не считаться, все приезжающие на Дон и офицеры, и юнкера, и кадеты, да и сам, конечно, генерал Алексеев, являлись контрреволюционерами и открытое признание и легализация их могли создавать новый прецедент для разного рода нежелательных явлений»[85]. Таким образом, сложилось положение, просуществовавшее до самого крушения калединского Дона в начале февраля 1918 года. Согласно ему добровольцы и их вожди считались гостями Дона, несмотря на то, что уже превратились в самостоятельную и достаточно хорошо организованную вооруженную силу.