Добывайки в поле

Они шли рядом по сухому рву, и Арриэтта заметила, что Спиллер всё время смотрит по сторонам: блестящие чёрные глаза не знали ни секунды покоя. Порой, услышав чуть заметный шорох в траве или в кустах, он вдруг застывал на месте: не напрягался, не настораживался, нет, просто переставал двигаться – и сразу же будто исчезал, сливался с тем, что его окружало. Один раз он быстро нырнул в большой куст сухого папоротника и, вернувшись с каким-то отчаянно брыкавшимся насекомым, протянул его ей:

– На.

Арриэтта внимательно посмотрела на очень сердитого жука и спросила:

– Кто это?

– Сверчок. Они хорошие. Возьми.

– Чтобы съесть? – ужаснулась Арриэтта.

– Съесть? Нет. Отнеси домой и держи у себя. Поёт – заслушаешься.

Арриэтта заколебалась, потом предложила:

– Лучше неси его сам.

Когда они подошли к пещерке, Арриэтта увидела, что, привалившись спиной к наружной стороне ботинка, Хомили дремлет на залитом солнцем песке, и тихонько позвала снизу:

– Мама.

Хомили тут же проснулась, и Арриэтта не очень уверенно представила спутника:

– Это Спиллер…

– Это… что? – переспросила мать без особого интереса. – Ты достала волосы?

Арриэтта, кинув искоса взгляд на Спиллера, увидела, что тот застыл и заметить его невозможно, поэтому шепнула:

– Это моя мама. Скажи ей что-нибудь. Ну же.

Услышав шёпот, Хомили прищурилась, чтобы не так било в глаза заходящее солнце, и посмотрела вниз.

– Что сказать? – спросил Спиллер, затем, откашлявшись, всё же попытался: – А у меня есть сверчок.

Хомили завизжала, когда в один момент серовато-коричневые пятна слились воедино и показались лицо, глаза, руки… Она поразилась бы меньше, заговори вдруг трава. Потом, судорожно сглотнув, выдавила:

– Что это? Батюшки-светы, что там у тебя такое?

– Это сверчок, – повторил Спиллер, но Хомили спрашивала вовсе не о нём.

– Его зовут Спиллер, – сказала Арриэтта громче и шепнула в сторону: – Оставь мышь здесь и пойдём наверх…

Спиллер положил на землю не только полёвку, но и лук (видно, в глубине его памяти всплыло смутное воспоминание о том, как следует себя вести), и поднялся по насыпи.

Когда он появился на песчаной площадке перед ботинком, Хомили во все глаза уставилась на него: даже наклонилась вперёд, точно хотела преградить ему путь, – и холодно сказала, словно на пороге настоящего дома появился незваный гость:

– Добрый день.

Спиллер бросил сверчка на землю и, подтолкнув ногой к ней, сказал:

– Нате.

Хомили опять завизжала, да так громко и сердито, что сверчок кинулся мимо неё в тень позади ботинка.

– Это подарок, мама, – негодующе объяснила Арриэтта, – сверчок. Он поёт…

Но Хомили, ничего не желая слышать, чуть не плакала:

– Как ты посмел? Как ты только посмел? Гадкий, грязный, немытый мальчишка! Как ты посмел это сделать? Сейчас же убирайся из моего дома! Твоё счастье, что сейчас здесь нет моего мужа и брата Хендрири…

– Дяди Хендрири… – удивлённо поправила Арриэтта, но мать бросила на неё такой взгляд, что, если бы взглядом можно было убить, она бы упала замертво.

– Забирай своего жука, – опять завопила Хомили, – и убирайся! И чтобы я тебя больше не видела!

Спиллер всё ещё нерешительно топтался на месте, и тогда она совсем вышла из себя:

– Ты слышал, что я сказала?!

Спиллер кинул быстрый взгляд за ботинок, второй – жалобный – на Арриэтту и нырнул вниз, буркнув:

– Ты лучше оставь его себе.

– Ах, мама! – с упрёком воскликнула Арриэтта.

Заметив приготовленный матерью чай и разлитый по ягодам шиповника мёд, выцеженный из клевера, раньше она бы утешилась, но не сейчас.

– Бедный Спиллер! Ты так грубо с ним обошлась.

– А кто он такой? Что ему тут надо? Где ты его нашла? Врывается в дом к почтенным людям, раскидывает тут своих жуков! Не удивлюсь, если в один прекрасный день мы все трое проснёмся с перерезанным горлом! Ты видела, какой он грязнущий? Похоже, не мылся с рождения! Кто знает: может, он напустил нам блох!

И, схватив щётку из чертополоха, Хомили принялась яростно подметать то место, где ступала нога нежеланного гостя, не переставая негодовать:

– В жизни со мной ничего подобного не приключалось! Никогда, сколько себя помню. Вот такой именно мальчишка и способен украсть шляпную булавку.

В глубине души Арриэтта тоже так полагала, но придержала язык, тем более что сейчас он был занят – она слизывала мёд с треснувшей ягоды. Смакуя тёплое от солнца лакомство, она подумала, что охотник Спиллер найдёт куда лучшее применение шляпной булавке, чем её мать или отец, но вот зачем ему понадобилась половинка ножниц?

– Ты уже пила чай? – спросила она мать через минуту.

– Да, и ещё съела несколько зёрен пшеницы, – сказала Хомили страдальческим тоном. – Мне надо проветрить постели.

Арриэтта улыбнулась, глядя на залитое солнцем поле: «постелями» был один-единственный кусок носка. Бедная Хомили! При теперешнем их домашнем хозяйстве ей почти не на что было потратить энергию. Ну что ж, встреча со Спиллером пошла ей на пользу – глаза её заблестели, щёки раскраснелись.

Заметив в траве птицу… нет, птица не могла двигаться так ровно, она обрадовалась:

– Папа идёт!

Арриэтта сбежала вниз, к нему навстречу, и к Хомили они подошли вместе.