Дочь полковника

– Sub Dio,[45] – сказал мистер Перфлит, старательно произнося латинские слова без малейшего намека на английский акцент, – наши мысли яснее и гибче, утверждал англиканский богослов семнадцатого века.

– А? – рассеянно отозвался Маккол, с помощью вилки приводивший в порядок один из своих безупречных травяных бордюров. – Какой богослов?

– Забыл, если и знал. Кто-то из этих ученых и добродетельных мужей. Может быть, кембриджский доктор Генри Мор.

– Никогда о нем не слышал, – сказал Маккол, придавая голосу оттенок пренебрежения, какое мы все тщимся испытывать к тому, чего не знаем. – Впрочем, меня воспитывали в пресвитерианской вере, а мы не очень высокого мнения об англиканских богословах.

– Вы, шотландцы, – строго произнес мистер Перфлит, – до такой степени одурманены самовлюбленностью, что никаких мнений, кроме как о самих себе не имеете. Держу пари, вы веруете, что Господь носит тартановые юбки и тишком попивает. Англиканская церковь насчитывает немало великих людей.

– Меня религия не интересует. – Маккол вырвал корень одуванчика с такой истовостью, словно искоренял ересь, – Я верую в факты.

– Факты очевидны, а потому веровать в них ни вам, ни всем прочим людям нет никаких причин. Вера требуется только там, где реальные доказательства отсутствуют. Ха-ха, вот вы и попались, Маккол!

Доктор крякнул и продолжал орудовать вилкой.

– Но Джереми Тейлоры[46]

ушли в прошлое. – Мистер Перфлит вздохнул. – Если бы наш приятель Каррингтон произнес проповедь, хоть на десять процентов столь же ученую, красноречивую, вдохновенную и поэтическую, как надгробное слово в честь графини Карбери, прихожане объявили бы, что он свихнулся, а сэр Хорес Стимс тут же потребовал бы, чтобы он покинул здешние места. Впрочем, это чисто академическая тема, поскольку ничего подобного не предвидится… Но объясните, Маккол, почему вы трудитесь в своем саду, а не нанимаете кого-нибудь, чтобы только наслаждаться результатами?

Маккол выпрямился и потянулся.

– Мне нравится эта работа. Поразмяться всегда полезно. И я экономлю на жалованье постоянного садовника.

– Глас Абердина! Садовник вам вполне по карману и лучше сэкономьте время на культивирование запущенного интеллекта. Поскольку Божественная Несправедливость наградила меня деньгами сверх всех моих нужд, я согласен уделять часть излишка тому, чья нужда велика, – а именно, Тому Стратту – в обмен на его работу, сам же посвящаю досуг более высоким предметам.

– Чушь! – объявил Маккол с фыркающим смешком. – Более высокие предметы! Нечего сказать. Да вы же только обрываете вершки и засоряете ум избытком книг и за одну неделю набалтываете больше ерунды, чем все прочие здесь за год. Куда бы лучше вам немножко поработать в поте лица!

Мистер Перфлит весело поглядел в бледно-голубое небо и блаженно втянул носом чистый весенний воздух.

– Меня не удивило бы, – произнес он задумчиво, – если бы это бессмысленное пресмыкательство перед Матерью-Землей оказалось епитимьей, наложенной на вас свыше за то, что вы набиваете ее лоно трупами. Но я прощаю вас, Маккол. Прелестные весенние дни располагают к милосердию. Да и в любом случае я всегда предпочту шотландца-материалиста шотландцу-метафизику.

– Дэви Юм[47]… – внушительно начал доктор, но болтливый Перфлит тотчас его перебил:

– Да, кстати, о милосердии – в смысле христианской добродетели: вчера мне повстречалась эта жуткая эндорская ведьма,[48] матушка Исткорт.

– Ужасная старуха. – Маккол даже вздрогнул. – Вот кого бы я прооперировал! И что же она наговорила? Ничего хорошего, как легко представить заранее.

– С места в карьер понесла злобный вздор про злополучную Лиззи Джадд. Про это вы ведь слышали?

– Еще бы! Всю неделю, кого ни встречу, обязательно спросят, правда ли, что я установил беременность бедной девочки. Я отвечал, что обязан хранить профессиональные тайны. Но вам скажу – дальше ведь это не пойдет? – что ее привела сюда мать и пожаловалась, что у девочки желудок расстроился. Я только поглядел на нее, прижал стетоскоп, куда следует, и услышал, как бьется сердце пятимесячного эмбриона – хорошо, дальше некуда. Все они на один лад. Я вам уже говорил, только вы не пожелали мне поверить, что тут ни одной девственницы старше шестнадцати лет не найти.

– Возможно-возможно, – с глубоким благодушием отозвался мистер Перфлит. – Aima Venus genetrix.[49] Но ради чего, с одной стороны, делать вид, будто ничего не произошло, пока все остается шито-крыто, а с другой, ради чего поднимать такой шум, когда открываются грешки честной дурочки вроде Лиззи Джадд? Лицемерие – отвратительнейшая штука, Маккол.

– Так уж заведено в мире, и, возможно, иначе нельзя. В конце-то концов жизнь – игра и требует правил. Если люди начинают открыто нарушать ее правила, они подлежат наказанию. А если они нарушают их тайно, без сомнения, куда лучше для всех притворяться, будто они эти правила свято соблюдают.