Мы спустились по неровным и скользким ступенькам в траншею. Я удивилась, насколько она глубокая и узкая. Как может человек час за часом, день за днем, часто и ночь за ночью проводить в таком неприветливом, сыром, вонючем месте? Траншеи были длиной в сотни ярдов, но шли зигзагом, чтобы лучше защищать их обитателей от взрывов, так что виден был только небольшой отрезок впереди. От этого развивалась клаустрофобия, а защиты особой не было. В случае прямого попадания снаряда, вроде того, которое я только что видела, никакой надежды выжить ни у кого в траншее не было бы. Молодой солдат сидел на корточках перед крохотной печкой, полностью погрузившись в помешивание тушеного мяса в наспех сделанном жестяном котелке. Другой прислонился к мешкам с песком и тихо играл на губной гармошке. Мое внимание привлекло движение на земле. В мусоре копошилась крыса, самая огромная из всех, что я видела. Она была жирной, лоснящейся. Сперва я подумала, что это странно, зная, насколько скудны пайки на фронте и как ревностно охраняют продовольствие. Потом до меня дошла чудовищная правда. Этим тварям еды хватало. У них был неограниченный источник мяса, свежеубитого снайпером, или шквальным огнем, или пулеметом, мяса, лежавшего на пустошах «ничьей земли». Теперь я увидела: узкий проход кишел грызунами, на многих шерсть от грязи стояла иглами, на других запеклась кровь. Я почувствовала, что меня тошнит, и спустилась за лейтенантом по еще одному короткому лестничному пролету. В землянке было на удивление сухо, на полу лежали доски, разсместились четыре койки, шкафчик, а посередине – стол и стулья. Снаружи проникало мало света, поэтому с гвоздей в балках свисали два керосиновых фонаря, покачивавшихся с каждым содроганием атакуемой земли. Когда глаза привыкли к сумраку, я различила две фигуры: одна стояла у стола, вторая лежала на одной из нижних коек.
– Прошу, садитесь. – Лейтенант Кармайкл отодвинул для меня стул и снял фуражку, чтобы ее отряхнуть. – Это лейтенант Мейдстоун, а вот то ленивое создание – капитан Тремейн. Вскрывайте НЗ, Мейдстоун.
– Это мне по душе, – сказал усатый офицер, – общество и коктейли. Прямо как дома в Беркшире.
Капитан пошевелился и медленно поднялся с койки. Он был высоким и худым, но двигался скованно, словно от жизни в траншеях проржавели его суставы.
– Вот, – показал выпивку Мейдстоун, – НЗ, или Не Залеживается, как мы это называем. «Бокалы», прошу вас.
Втроем мы подняли жестяные кружки, и он плеснул в них бренди. Мы действительно походили со стороны на компанию, наслаждающуюся напитками перед обедом. Если бы только не дальний гром артиллерии. Не вонь гниющей плоти, достигавшая ноздрей. Мы пили молча. Лейтенант Кармайкл улыбался. Лейтенант Мейдстоун в открытую пялился, и я гадала, сколько он не видел женщин. Капитан Тремейн встал слишком близко, и мне было не по себе. Потом, к моему изумлению, он подался еще ближе, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Солдат меня обнюхивал! Эта дикая выходка не осталась незамеченной. Мейдстоун громко расхохотался.
– Тремейн, так и по лицу можно получить! – сказал он.
– Хммм, – пробормотал тот, медленно открыв глаза, – оно бы того стоило.
Мейдстоун снова рассмеялся. Я украдкой взглянула на лейтенанта Кармайкла и с облегчением увидела, что ему это происшествие вовсе не кажется забавным. Как и мне. Более того, стало неспокойно. Плечи окутало холодом, из-за чего я невольно поежилась. Нелепость этого поразила. После того что я пережила на настиле, после всех ужасов, с которыми пришлось иметь дело в ПППР, почему меня так выбило из колеи чье-то безобидное нахальство? И, словно мне нужен был ответ на этот вопрос, из траншеи за пределами землянки донесся плаксивый звук губной гармошки молодого солдата; глиняная стена и расстояние искажали мелодию, но это, без сомнения, была она – та самая песня, от которой в сердце неизменно поселялся страх.
Дождь полил еще сильнее. Было не холодно, почти безветренно, дождь просто беспрестанно и безжалостно поливал размокшую землю и уставших от сражения солдат, чей мир сократился до нескольких миль кровоточащей земли. Лейтенант Кармайкл повел меня дальше по извивающемуся настилу к месту назначения. Солдат объяснил, что здесь я должна ждать начальника госпиталя, а сам он зайдет вечером, чтобы убедиться, что все хорошо. Мужчина не был обязан принимать на себя роль моего защитника, но я не возражала. Честно говоря, я была рада, что снова его увижу. Я чувствовала, как меняюсь в его присутствии; оно оказывало на меня такое воздействие, о котором я уже почти и забыла.