Читаем Дочери дракона полностью

— Что там такое? — спросила я. — Что говорится в этом предписании?

Су Хи спрятала конверт за пазуху.

— Не думай о нем, сестричка, — сказала она. — Нам надо скорее замочить овощи, иначе не выйдет утром сделать кимчхи. — Она пошла на задний двор.

— Но что там говорится, онни[4]? Солдат же сказал, что предписание касается нас обеих!

— Тихо, Чжэ Хи! — прикрикнула Су Хи, развернувшись ко мне. — Пора уже научиться вести себя как подобает. Матушка прочитает бумаги сегодня вечером, когда вернется с завода. Первой их должна увидеть именно она. А теперь иди и займись делом.

Су Хи вечно меня воспитывала, точно как мама, а я не любила, когда мной командовали. Рассерженная, я вернулась в дом и вытащила из-под раковины салатную капусту. Подготавливая ее для кимчхи

, я не переставала думать о бумагах за пазухой платья Су Хи. Наверное, нам приказывают зимой выйти на работу на фабрику. Когда тощий ушастый японец, которому теперь принадлежала наша земля, приезжал за урожаем, он говорил, что властям нужно больше рабочих, чтобы снабжать армию Японии.

— Мы одерживаем героические победы над американцами, — заявил он, залезая в свой старый грузовик, набитый овощами, которые мы с таким трудом растили. — Если будете нас слушаться, мы прогоним грязных американцев обратно за океан, и больше они нас не побеспокоят.

Завелся грузовик с трудом: японец никак не мог переключиться на нужную передачу. Наконец он тронулся и покатил вниз по дороге, а потом вдруг высунул голову в окно — я уж думала, уши у него начнут развеваться на ветру.

— Тогда-то вас и наградят за все ваши жертвы! — добавил он. — Еще порадуетесь, что вы подданные Японии!

* * *

К тому времени, когда над долиной к западу от нас закатилось солнце и наступил вечерний холод, мы с Су Хи уже поставили два горшка овощей вымачиваться в рассоле. Наша ферма была самой большой в округе. В детстве я думала, что наш большой белый дом — дворец, а поля вокруг него — дворцовые сады. Папу я считала императором, маму — императрицей, а себя — их прекрасной дочерью-принцессой. Соседи, которые жили в тесных домах с низкими потолками и возделывали крошечные поля, были просто крестьянами в нашем королевстве. И честно говоря, часто я примерно так с ними и обращалась.

А теперь наш прекрасный дом стоял весь грязный: за ним уже несколько лет не ухаживали. С крыши отвалилась часть черепицы. Поля заросли сорняком. И хотя все лето мы усердно трудились, на зиму нам продуктов не хватало. Скоро маме, как и нашим соседям, придется выпрашивать лишний мешок риса.

Мамы все не было. Мы с Су Хи сели за невысокий столик и поужинали салатной капустой и горсточкой риса. Самая большая комната нашего дома объединяла в себе кухню, столовую и гостиную. Именно тут мама учила нас читать и писать. В глубине кухни стояла огромная чугунная печь, а от нее горячий воздух шел в наш домашний ондоль

— систему подогрева полов. Доски пола были отполированы до блеска ступнями нескольких поколений моих предков. В кухне стояли две деревянные табуретки, а чуть поодаль — приземистый столик, за которым мы ели. Спальню от основного помещения отделяли раздвижные решетчатые двери. Там лежали на полу травяные циновки годза и стоял богато украшенный комод, который папа предлагал продать, но мама ему запретила. Теперь я очень радовалась, что мама настояла на своем.

Когда мы поели, Су Хи поставила на стол немного риса и овощей для мамы. Скоро она уже придет — поднимется по дороге на наш холм вместе с остальными женщинами с фабрики. На фабрику по пошиву обмундирования мама ходила каждый день с тех самых пор, как мы собрали урожай. Мама была очень умная — слишком умная для такой работы. Она любила читать. У нас дома хранилось множество книг, и родители очень этим гордились. У нас были книги на китайском и японском, и даже несколько штук на корейском, хотя японцы запрещали их держать. В библиотеке имелись великие романы, труды Конфуция, китайская поэзия. Даже западная литература вроде Шекспира, Толстого и Диккенса в переводе на корейский, китайский или японский.

Мне больше всего нравился Диккенс. Дочитав какой-нибудь из его романов, я часто сидела с закрытыми глазами и пыталась представить себе эксцентричную мисс Хэвишем и коварного Компесона из «Больших надежд» или мощенные булыжником улицы Лондона, Фейгина и Ловкого Плута из «Приключений Оливера Твиста». Это было просто чудесно. Проработав целый день в поле, мы всей семьей читали, пока не начинали слипаться глаза. Именно по книгам я так хорошо выучилась японскому и китайскому.

Еще когда я была маленькая, власти нашей провинции потребовали, чтобы все корейцы говорили по-японски. Мне не нравился этот язык: он создавал впечатление, будто японцы все время сердятся. Может, они и правда всегда сердились, но я не хотела, чтобы мои слова звучали сердито, и не любила, когда мной командуют, так что упорно говорила по-корейски. Мама настаивала, чтобы при японцах мы говорили как следует, но Су Хи языки давались тяжелее, чем мне, так что и у нее были проблемы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее