Дочери огня

Теперь предстояло занять чем-нибудь время до восьмичасового омнибуса на Крейль. Во вторую половину дня небо разъяснялось. Я полюбовался живописными окрестностями этого главного и очень старинного города провинции Валуа, понравилась мне и просторная рыночная площадь, которую сейчас там обстраивают. Здания похожи на те, что я видел в Mo. В них уже нет ничего парижского и еще нет ничего фламандского. В квартале, населенном, судя по домам, людьми зажиточными, возводят новую церковь. Меж тем лучи заката залили розовым светом старинный собор в противоположной части города, и мне захотелось снова подойти к нему. К несчастью, неповрежденной осталась лишь заалтарная часть. Башня и украшения портала, на мой взгляд, относятся к XIV веку. Я начал расспрашивать жителей этого квартала, почему строят новую церковь вместо того, чтобы восстановить великолепный древний собор.

— Да потому, — объяснили мне, — что богатеи желают жить только в том квартале, и в старую церковь им далеко ходить… А до новой будет рукой подать.

— Ну разумеется, это же так удобно, когда церковь под боком, — согласился я. — Но в прежние времена христианам было не в труд пройти лишних двести шагов, чтобы помолиться в старинном и величественном храме. А в наши дни все переменилось, теперь боженьке надобно перебираться поближе!..

В тюрьме

В моих словах не было ничего непристойного, ничего кощунственного, тут не может быть двух мнений. Так что, когда стемнело, я спокойно направился в контору омнибусов. До отправления моего омнибуса оставалось еще полчаса. Чтобы скоротать время, я решил поужинать.

Покончив с очень вкусным супом, я обернулся, собираясь заказать второе блюдо, и тут ко мне подошел жандарм.

— Ваш паспорт.

Полным достоинства жестом сую руку в карман… Паспорт остался в Mo: там его взяли у меня для записи в книгу проезжающих, а утром я начисто забыл о нем. Как забыла и хорошенькая горничная, с которой я расплачивался за постой.

— В таком случае, — сказал жандарм, — следуйте за мной к господину мэру.

К мэру! Еще если бы это был мэр города Mo! Но к мэру Крепи! Тот, первый, не сомневаюсь, был бы куда снисходительнее.

— Откуда вы приехали?

— Из Mo.

— Куда направляетесь?

— В Крейль.

— С какой целью?

— С целью принять участие в охоте на выдру.

— И, по словам жандарма, при вас нет паспорта?

— Забыл его в Mo.

Я сам понимал, как неубедительны мои ответы.

— Ну что ж, вы арестованы, — отеческим тоном произнес мэр.

— Где я проведу ночь?

— В тюрьме.

— Вот оказия! Вряд ли я там хорошо высплюсь.

— А это уже ваша забота.

— Ну а если я заплачу жандарму или, скажем, двум жандармам, чтобы они постерегли меня в гостинице?

— Это воспрещено.

— Но был же такой обычай в восемнадцатом веке.

— Был, да вывелся.

Я меланхолически последовал за жандармом. Тюрьма в Крепи старинная. Я даже думаю, что склеп, в который меня привели, существовал уже во время крестовых походов: он был старательно укреплен римским бетоном.

Такая роскошь меня опечалила: я с радостью занялся бы дрессировкой крыс или приручением пауков.

— Здесь, должно быть, сыро? — спросил я у тюремщика.

— Да что вы, очень сухо. После всех поправок и починок ни один из этих господ не изволил жаловаться. Моя жена приготовит вам постель.

— Но, знаете ли, я парижанин, люблю спать на мягком.

— Она положит вам две перины.

— А нельзя ли мне закончить у вас ужин? Я только успел съесть суп, как явился жандарм.

— Сейчас никак невозможно. Время позднее, в Крепи уже все спят, но завтра я куплю вам, что пожелаете.

— Спят в половине девятого вечера!

— Уже пробило девять.

Жена тюремщика поставила в моем склепе раскладную кровать, понимая, очевидно, что я не поскуплюсь, расплачиваясь за услуги. Кроме двух перин, я получил еще пуховое одеяло. Так что в ту ночь вся моя персона, можно сказать, была в пуху.

Еще один сон

Спал я не больше двух часов, и в тревожном моем сне больше не видел маленьких гномов-благодетелей: эти существа, зачатые и возросшие на почве Германии, меня совсем покинули. Зато я предстал перед неким судилищем — судьи сидели поодаль в глубокой тени, пропитанной внизу схоластической пылью.

Председатель делал вид, будто он — г-н Низар^[333], асессоры были похожи на господ Кузена и Гизо^[334], у которых я учился в Сорбонне. Но в отличие от тех времен я пришел не на экзамен. Мне предстояло выслушать смертный приговор.

На столе были разложены английские и американские magazines^[335], а также множество иллюстрированных книжонок по six pence^[336] каждая, на которых я смутно различал имена Эдгара По, Диккенса, Эйнсуорта и т. д.; по правую руку от судей высились три тощие и сумрачные фигуры в облачениях из латинских диссертаций, напечатанных на атласе, и мне удалось даже разобрать названия: «Sapientia», «Etilica, «Grammatica»^[337]. Призраки-обвинители презрительно выкрикивали по моему адресу следующие слова: «Фантаст! Реалист!! Фельетонист!!!»