Читаем Дочери огня полностью

Честь возрождения утки в парижской прессе принадлежит Реставрации. Первая и прекраснейшая появилась в 1814 году в виде известия о женщине с мертвой головой!

Вдобавок сие поразительное создание отличалось великолепным телосложением и имело приданое, которое оценивалось не то в два, не то в три миллиона франков. Газеты сообщали ее адрес, но она никого не принимала. У нее под окнами вздыхали толпы мужчин, у дверей совершали самоубийства, что касается добродетели и миллионов, они служили мишенью для сатир в прозе и стихах. Иные влюблялись настолько серьезно, что готовы были жениться без всякого приданого, ради нее самой. Кончилось это тем, что она все же была похищена неким англичанином, но его постигло горькое разочарование: вместо мертвой головы он увидел миловидное личико, ибо девица пустила слух о своем уродстве, дабы прослыть неотразимой… О, сила иллюзии!

А кто не помнит инвалида с деревянной головой?

Газеты все умножались… утка набирала вес, хотя «Конститюсьонель», «Курье» и «Деба»[346] были еще не слишком весомы.

Но в перерыве между заседаниями палаты депутатов, во время долгих вакаций, когда бездействуют политические и судебные учреждения, газетам необходимо было дать пищу алчному любопытству читателей и приостановить таким путем опасное сокращение числа подписчиков. Вот тогда победоносно и всплыл на поверхность позабытый со времен средневековья и путешествий Марко Поло огромный морской змей, а к нему не замедлил присоединиться огромный и, несомненно, реальный морской паук, опутывавший своей паутиной корабли, паук, чью чудовищную лапу отважно отсек португальский лейтенант и затем привез в Лиссабон.

Добавьте к этому богатую коллекцию из сто- и двухсотлетних старцев, телят о двух головах, новорожденных уродцев и прочих заурядных утят.

Иные из них были окрашены в политические тона: например, подводная лодка, на которой тайком должны были увезти Наполеона с его острова, или то и дело бежавший из Сибири солдат императорской армии — обычно это свое бегство он приурочивал к началу сентября.

Другие утки имели отношение к искусству или науке: паук — дилетантствующий художник, дождь из головастиков, англичанин, высиживавший утят, ибо влюблен в утицу, жаба, живущая в стене, сложенной столетия назад, и прочие, и прочие, составлявшие несказанную прелесть нашего конституционного детства.

Напомним, что у газет того времени было лишь две полосы. Их прирост в числе почти сразу был ознаменован Кларой Вендель, Каспаром Хаузером[347]

и разбойником Шюбри.

В области новостей серьезных это был предел: не забывайте, что тогда уткам верили все поголовно, даже те, кто их сочинял.

Первооткрывателем утки-издевки был некий заядлый враг консьержей. Видимо, ему уж очень насолил представитель оных должностных лиц. Месть его была неслыханно жестока и состояла в том, что он опустил в почтовый ящик одной из газет следующее объявление: «Столяр-краснодеревец из Сент-Антуанского предместья обнаружил, что в дупле расколотой им колоды красного дерева свернулась погруженная в спячку змея, которую, однако, удалось расшевелить… Змею и ее обиталище можно увидеть на улице Рокет, №… Консьерж этого дома почтет за удовольствие показать их всем желающим».

Развязка этой мистификации — а она все время возобновлялась, обрастая различными вариантами, — была прискорбна: потеряв голову от настойчивых требований потока посетителей, особливо заезжих англичан, которые считали, что змею от них скрывают из национальной ненависти, консьерж покусился на самоубийство…

Мы последовательно узнавали о негритянке Сесили, игравшей в комедии не хуже мадемуазель Марс[306], о женщине-корсаре, о рухнувших утесах ниагарского водопада, о жителях Луны, об открытии в Нераке[348] барельефов, изображающих Тетрикуса, короля галлов. Эти барельефы, предмет целой горы ученых трудов, смастерил, как теперь всем известно, некий гасконский стеклодув, который якобы выкопал их из земли; свое авторство он признал, лишь когда французский Институт подтвердил древность сей находки.

Не раз пользовались уткой и в наших министерских кругах, если нужно было отвлечь внимание публики от какого-нибудь щекотливого дела или чудовищно раздутого бюджета.

Как видите, утки продолжают летать все по тому же кругу мистификаций. И, представьте себе, однажды провинции чуть было не удалось отнять пальму первенства у Парижа! «Семафор де Марсель» изобрел корсаров, подвизающихся на Роне. Эти злодеи из Средиземного моря поднялись вверх по реке до самого Бокера и там похитили всех девственниц для услаждения паши Негропона.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Песни Первой французской революции
Песни Первой французской революции

(Из вступительной статьи А. Ольшевского) Подводя итоги, мы имеем право сказать, что певцы революции по мере своих сил выполнили социальный заказ, который выдвинула перед ними эта бурная и красочная эпоха. Они оставили в наследство грядущим поколениям богатейший материал — документы эпохи, — материал, полностью не использованный и до настоящего времени. По песням революции мы теперь можем почти день за днем нащупать биение революционного пульса эпохи, выявить наиболее яркие моменты революционной борьбы, узнать радости и горести, надежды и упования не только отдельных лиц, но и партий и классов. Мы, переживающие величайшую в мире революцию, можем правильнее кого бы то ни было оценить и понять всех этих «санкюлотов на жизнь и смерть», которые изливали свои чувства восторга перед «святой свободой», грозили «кровавым тиранам», шли с песнями в бой против «приспешников королей» или водили хороводы вокруг «древа свободы». Мы не станем смеяться над их красными колпаками, над их чрезмерной любовью к именам римских и греческих героев, над их часто наивным энтузиазмом. Мы понимаем их чувства, мы умеем разобраться в том, какие побуждения заставляли голодных, оборванных и босых санкюлотов сражаться с войсками чуть ли не всей монархической Европы и обращать их в бегство под звуки Марсельезы. То было героическое время, и песни этой эпохи как нельзя лучше характеризуют ее пафос, ее непреклонную веру в победу, ее жертвенный энтузиазм и ее классовые противоречия.

Антология

Поэзия