Дочери огня

«Вы переслали мне два письма по поводу первых моих очерков об аббате де Бюкуа. В одном читатель утверждает, что, согласно какой-то сводной биографии, Bucquoi и Bucquoy — разные люди. Скажу на это, что в старину не существовало твердо установленного написания фамилий. О каком семействе идет речь, можно судить только по гербу, а мы про интересующий нас герб уже говорили (по полю перевязь, червлень, беличий мех). Он одинаков у всех ветвей рода Лонгвалей, где бы они ни жили — в Пикардии, в Иль-де-Франсе или в Шампани; к последним принадлежит и аббат де Бюкуа. Владения Лонгвалей, как уже известно, граничат с Шампанью. Не вижу смысла длить этот спор по вопросам геральдики».

А вот второе письмо, на этот раз из Бельгии:

«Искренне симпатизируя писаниям г-на Жерара де Нерваля и желая сделать ему приятное, прилагаю документ, который, быть может, окажется небесполезным в его столь забавных блужданиях по следам аббата де Бюкуа, этого неуловимого кузнечика, порожденного дополнением Риансе к закону о печати:

156. Olivier de Wree, de vermoerde oorlogh-stucken van den woonderdadighen velt-heer Carel de Longueval, grave van Busquoy, baron de Vaux. Brugge, 1625. — Ej. mengheldichten: fyghes noeper; Bacchus-Cortryck. Ibid., 1625. — Ej. Venus-Ban. Ibid., 1625, in-12, oblong, vél.

Книга редкая и заслуживающая внимания. Экземпляр в водяных пятнах».

Я не собираюсь переводить этот образец фламандской библиографии, отмечу только, что он назван в каталоге той библиотеки, которая пойдет с аукциона 5 декабря и в последующие дни, аукционист г-н Эберле, адрес: Брюссель, улица Паруасьен, 5.

Предпочитаю дождаться распродажи у Тешнера, которая, надеюсь, все же состоится 20-го.

Развалины. Прогулки. Шаалис. Эрменонвиль. Могила Руссо

В одном из писем, говоря о том, что злоупотребление властью вызывает обратную реакцию, я неправильно употребил слово «реакция».

На первый взгляд, ошибка из несущественных, но дело в том, что реакции бывают различные: в иных случаях речь идет о действиях наперекор, в других — о приостановке действий. Я хотел сказать, что насилие породило ответное насилие. Разумеется, нельзя не осуждать поджоги и разграбления чужой собственности — правда, в наши дни такие случаи не часты. В охваченную возмущением толпу легко замешаться личностям, ослепленным ненавистью, или чужакам, из-за них-то события и выходят за пределы здравого смысла, обычно присущего людям, притом что в конце концов он все же торжествует.

В качестве доказательства приведу лишь один анекдот о некоем библиофиле, поведанный мне также библиофилом, кстати весьма известным.

В тот самый день, когда вспыхнула февральская революция, восставшие сожгли несколько карет, которые числятся в так называемом цивильном листе — дело, что и говорить, непохвальное, нынче за него не устают жестоко попрекать пестрое скопище народа, где за спинами борцов укрывались негодяи…

Помянутый библиофил прибежал к концу того дня в Пале-Насьональ. Но не участь карет волновала его душу — он опасался за сохранность произведения в четырех томах ин-фолио, озаглавленного «Персефоре»^[132].

То был руман из цикла короля Артура — или Карла Великого, — куда входят эпические повествования о наших стародавних рыцарских распрях.

Проложив себе путь сквозь бушующую толпу, он вошел во двор. Худое лицо этого тщедушного человека в безукоризненном фраке морщила порою добродушная улыбка; перед ним несколько озадаченно расступились.

— Друзья мои, вы и «Персефоре» сожгли? — спросил он.

— Жгли только кареты.

— Вот и отлично, продолжайте ваше занятие… А библиотека цела?

— Библиотеку никто не трогал… Но чего, собственно говоря, вы хотите?

— Хочу, чтобы с почтением отнеслись к четырехтомному повествованию о Персефоре, герое давних времен… Это редчайшее издание, две страницы там переставлены местами и огромное чернильное пятно на третьем томе.

— Поднимитесь во второй этаж, — сказали библиофилу.

Во втором этаже какие-то люди начали ему объяснять:

— Нам очень жаль, что так получилось… Понимаете, в первый момент была такая сумятица… повредили несколько картин…

— Знаю, Ораса Верне, Гюдена^[133]… Это не в счет… Важно, что с «Персефоре»…

Все решили, что он не в своем уме. Тогда библиофил отправился на поиски дворцовой смотрительницы и нашел ее — она сидела у себя в каморке.

— Сударыня, если библиотека не тронута, проверьте, пожалуйста, на месте ли «Персефоре» — издание XVI века, пергаментный переплет. Остальные книги не в счет… Отвратительно подобраны… Ведь эти люди ничего не читают! Но «Персефоре» расценен в сорок тысяч франков.

Смотрительница вытаращила глаза.

— Я готов сегодня же выложить за него двадцать тысяч… хотя деньги так обесценились, что революция просто неминуема!

— Двадцать тысяч франков!

— У меня дома наберется такая сумма. Но, конечно, я куплю эти тома, чтобы вернуть их Франции — ведь это же памятник!

Вне себя от изумления, смотрительница мужественно согласилась пробраться в библиотеку по боковой лестнице. Волнение ученого заразило и ее.