Дочки-матери

— Так я с изнанки, там не видно соплю-то. А платок давно потеряла. Жопарика хотела сделать, как Витька, только он не получился, — пригорюнилась Люся. И тотчас, всплеснув руками, залопотала: — Ой, сапожки у тебя какие красивенькие, блестят! Только ты их сними, нельзя по комнате в сапожках.

— Сниму, конечно, тапки-то есть?

— Не-а, в них мамка ушла на пятый этаж к Боруновым. У нас больше тапков нет.

Гостья вздохнула, просеменила на цыпочках — колготки жаль, села на продавленную кушетку. Люся с готовностью забралась рядом с ней, руки положила на колени, пухлыми пальцами поковыряла плохо заштопанную дырку на колготках. Наталья откровенно разглядывала девочку, стараясь найти черты Андрея в круглых серо-голубых глазах, в коротком прямом носе, искала ямочки на щеках. Вроде форма рта похожа, у брата так же нижняя губа была чуть больше верхней. Но волосы у него светло-русые, а Люся совсем беленькая. Может, потемнеют с возрастом? Пальцы коротковаты, у Андрея кисть была узкая, друзья посмеивались, мол, тайный потомок аристократов. Хотя… у самой Наталья пальцы совсем другие и кисть мягкая, типично женская, на такой всегда выгодно смотрятся кольца и маникюр. А вдруг Люся больше похожа на неё? Бывает же.

— Кофточка у тебя красивая, — мечтательно протянула девочка. — И юбочка, и сапожки.

— Да ладно, кофта как кофта, — улыбнулась Наталья. — У тебя наверняка тоже нарядов полно.

— Не-а, нету, есть сарафан и юбка, только они некрасивые и рейтузы зелёные — я их не люблю! А ты нарядница такая, тётя Таша!

— Таша?!

— Это чтоб красивше, — пояснила Люся. — У нас в группе есть Наташка Кудина, она некрасивая совсем, а ты красивая. Наталья не нашлась что ответить.

— А зато у меня вот чего есть! — Люся нырнула под кушетку и через секунду выскочила, сунув Наталье прямо в лицо пластмассовую снежинку, окрашенную золотой краской.

— Правда красивенькая? Глянь, тама в серёдке камешек блестит.

— С ёлки взяла?

— Не, от Ленкиной юбки оторвала, — спокойно ответила девочка.

— Как оторвала, зачем?

— А у Ленки вся юбочка была в снежинках. А на пояске золотеньким нарисовано, а ещё у неё… — Люсины глаза стали совсем круглыми от избытка чувств. — У неё чешки были золотые!!!

— Она на празднике снежинкой была? — пытаясь скрыть странное чувство раздражения, смешанное с жалостью, спросила Наталья.

— Ага, и у неё была такая беленькая юбочка, как у царевны, и на голове ещё снежинки были.

— Разве хорошо — девочка наряжалась, а ты ей костюм испортила?

— Да я же не с головы оторвала, а с юбки, даже не заметно совсем, — развела руками Люся.

— Ну, а ещё какие костюмы были?

— А-а-а ну там, у Серёжки был снеговик, у Светки — лисичка, у Димки — кошный костюм.

— Какой?

— Да кошный! Ты чего, не понимаешь? И он мяукал, пока Нина Сергеевна не заругала, а потом хвост ещё у него отвалился, когда мы хоровод водили.

— Теперь понятно, — хмыкнула Наталья.

— А Ленкино платьице красивше всех было. Зато у меня теперь такая снежиночка есть.

— Что же ты про свой костюм не рассказываешь?

— У меня не было, — пожала плечами Люся. — Только дождик в волосах. Мне Нина Сергеевна с ёлки сняла и приколола.

— Что же это ты одна без костюма? — вырвалось у Натальи.

— Так мы бедные, — пояснила девочка, глядя на гостью как на нерадивого ученика, что переспрашивает давно понятное. И заметив, что та удивлённо приподняла бровь, пояснила: — У нас денежек нет. Ленка-то богатая, потому что у неё родители евреи. Все евреи богатые.

— Бред какой, — пробормотала Наталья. — Где таких глупостей наслушалась?

— Все говорят. И тётя Клава, и мамка.

— Какая тётя Клава? — хмуро переспросила гостья.

— Соседка. Ты же сама с ней пришла, тётя Таша. Вот забывака, как деда Крутиков, — рассмеялась Люся. — Он мне всегда говорит: «Как тебя зовут?» Я ему — Люся. А он на другой раз обратно спрашивает.