Он получал письма от гимназистов 5-6 классов, внимательно изучал их, почти всегда отвечал, тратясь на конверты и марки, даже если адресат жил в дальней губернии. Вспоминал себя второгодником, читавшим "Тайны Изиды". Вокруг Барченко появились барышни-теософки. Поклонники Блаватской, Успенского и Штейнера, они приходили в редакцию "Мира приключений" или "Вокруг света", чтобы выразить возмущение. Он повергал в прах их кумира Успенского! Полемизировал с Блаватской! Написал отрицательную рецензию на книгу ее кузины Крижановской-Рочестер! Барышни сердились, просили воды, краснели. И уходили очарованными.
- В Барченко что-то есть, но он не только писатель, а еще и перспективный ученый, популяризатор - процедил один критик. Что ж, он оказался прав: литературой Александр баловался недолго, предпочтя естественные науки.
Приключенческие повести позволили ему обрести достаток, привлечь к себе внимание, накопить денег на продолжение учебы. С отцом, правда, не помирился. Посылал в Елец почтой несколько новых столичных журналов, думая, что отец обрадуется славе сына. Но Василий Ксенофонтович его ответа не удостоил. Только от матери пришло письмо - она не верила, что все это пишет ее Саша... Он обиделся еще крепче.
В год перед балканским кризисом (кто ж знал, что будет мировая война?) Барченко поступил в Технологический институт экстерном, изучая одновременно физику и минералогию. Посещал параллельно с институтом интересовавшие его лекции в университете, выбрав биологию и физиологию высшей нервной деятельности. Продолжал заниматься восточными языками по студенческим конспектам и учебникам. Нелегко было, нелегко! С уютного Васильевского острова мчаться рано утром в университет. Вольнослушатель, он иногда нарывался на не запоминавшего лица сторожа, ссорился, показывал разрешение с подписью ректора...
Занятия у медиков и востоковедов совпадали, приходилось выбирать, что сегодня посетить, а чем пожертвовать. Затем в Технологический институт, любимую Техноложку - это ехать в Соляной городок, в пригород. Соляным его звали из-за барской прихоти - павильона в условном китайском стиле, сделанном из блоков спрессованной соли. Балтийская сырость давно разъела колючие драконьи спины, круглые фонарики с фитильками внутри, соль смыло, но пригород стал Соляным городком. Случалось сдавать разные экзамены в одну неделю. Голова шла кругом. Но Барченко держался.
Летал с минералогического практикума на берегу Финского залива на практикум востоковедов в Новую Деревню, где открывался буддийский дацан. Штудировал минералогию, немного знакомую по камешкам из размытых ливнями елецких оврагов.
Он увлекся камнями, но не драгоценными, а обычными. Серыми, белыми, бежевыми, щербатыми, пористыми, полосатыми. Зачем, спросите? Во-первых, мифология народов севера изобиловала движущими камнями: Синь-камень, Конь-камень... Барченко видел в них свидетелей разумной жизни, но не белковой, а кремниевой. Памятники ушедших эпох. Финские валуны "помнят" Гиперборею, и если с них научиться снимать потоки информации, то можно восстановить картину прошлого. А еще на камнях встречаются петроглифы, трезубцы, лотосы. Во-вторых, масоны, вольные каменщики. Камень краеугольный. Камень отесанный и неотесанный. Камень преткновения. Сколько символических значений! Жизни не хватит! И, в-третьих, если получить диплом геолога, совмещая научную экспедицию за какими-нибудь кварцами с поисками следов гиперборейцев, утолим свое любопытство за казенный счет. В краях, куда собирался Барченко, земля переполнена богатствами. Никому не померещится, что, кроме поиска нефти или угля, геологи выполняют свою тайную программу.... Очень удобно!
Он все рассчитал. По крайней мере, так казалось.
Приходил отвечать темы сразу по всему курсу. Преподаватели Техноложки удивлялись: они привыкли видеть иных экстернов - тощих кучерявых мальчиков из нищих еврейских местечек, или неблагонадежных поляков, или даже ленивых, но богатых горских князьков. А тут - русский, из купцов, самостоятельно подготовленный, да еще и модный беллетрист! Удивлялись: почему отец не оплачивает учебу? Как-никак, дослужился до статского советника, нотариальная контора, с сыном не в ладах. Уж мог бы помочь!
- Не политика ли тому виной? - спрашивали у него.
Александр вздыхал, отговариваясь тем, что он - непротивленец. Ходило такое словечко, исчезнувшее вместе с самими непротивленцами.
Но бывало и по-иному: Барченко расписывался на мягкой обложке книги, что подсовывал ему седой профессор, а нудный экзамен превращался в беседу двух интеллигентов обо всем на свете. Ему завидовали.
Уложив программу трех с половиной лет менее чем в два года, успешно сдав выпускные экзамены в Техноложке, Барченко получил приглашение читать там же небольшой курс - общее естествознание. Вводные лекции для тех, кто не учил физику Краевича.
- Я не справлюсь - стыдился он, не преподавал никогда большой аудитории.