Доктор Барченко (СИ)

  - Господин Барченко А.В.? Пожалуйста, распишитесь здесь - девушка подала лист и самопишущее перо.

  Но это оказался вовсе не счет за стирку и глажку скатертей голландского полотна. Александр подписал свое согласие воевать.

  - Завтра в 8 утра в мобилизационный пункт - сказала она, не поднимая глаз.

  Его, хитрого, прозорливого хироманта, друга фокусников, факиров и чревовещателей, исследователя паранормальных явлений, эксперта по общению с загробным миром - обманули, словно деревенского простачка, мигом и без затей. Только когда девушка незаметно ушла, оставив стоять потрясенного добровольца с выпученными глазами, Барченко понял, в чем его ошибка. Работницы близлежащей немецкой прачечной носили униформу немного другого цвета и покроя, но он по близорукости не придал тому никакого внимания. Цвет маренго! Вспомнил! А эта в сером платье.

  И зачем он открыл дверь?

  Надо было запищать детским голоском: мама и папа ушли к обедне, я один дома, приходите потом (этому научил его знакомый мастер имитации, певший в балагане разными голосами), в тот же день тайно сменить квартиру, перебраться куда-нибудь подальше.

  Настала пора, когда былые космополиты, забыв про "всечеловеческое", истерически кричали "бей немчуру!". Антивоенные писатели кропали военные рассказы, а былые антропософы и розенкрейцеры получали георгиевские кресты за сотни лично убитых ими врагов. Идея выслать из крупных городов всех лиц с немецким или австрийским гражданством, а еще лучше - всех немецкого происхождения, ориентируясь не по языку и не по вере, а по фамилии, пришла в голову не какому-нибудь безумному славянофилу. Ее высказал император, в жилах которого текла преимущественно немецкая кровь. Интересно, вышлют ли фон Мебеса из столицы? Или он откупится?

  Хуже всего - не то, что призвали обманом, и не то, что придется остановить преподавание, расстаться с друзьями, книгами и журналами, бросить эксперименты с "гипнотической машиной". Уже давно Александр старался жить по философии непротивления, запрещавшей любое, даже ответное, проявление агрессии. Сказались, наверное, миролюбивость набожной матери, учившей детей не отвечать злом на зло, дружба с толстовцами, ночные раздумья над житием святого царя Иосафата, прототипом которого был просветленный принц Гаутама - Будда. Весь семейный уклад - тихий, неспешный, добрый - противостоял внезапному озверению страны и этой неясной войне. Родители никогда не повышали друг на друга голоса.

  На порог дома не пускали присяжного поверенного Бубличевского, потому что он избивал прислугу. Даже в минуты последней ссоры у разгневанного отца не поднялась рука ударить непутевого оккультиста Сашу, заподозренного в вероотступничестве.

  - Не смогу никого убить - шептал Барченко, сидя в переполненном вагоне.

  Во-первых, я не умею. Во-вторых, это испортит мне карму, придется переродиться каким-нибудь мангустом или ошейниковым крыланом. Или даже вечнозеленым фикусом, черенок которого прорастет в грубом глиняном горшке где-нибудь в мещанском доме Вологодской губернии. На меня станут писать кошки, когда зимними вьюгами страшно выскочить во двор. Мерзкий мальчишка, двоечник и второгодник, потихоньку оборвет мои гладкие листья, терзаясь после субботней порки. Толстая лавочница устроит мне холодный душ перед Рождеством и Пасхой, подкормит водой с разведенным куриным пометом.... Фу! И всего потому, что одному сербу вздумалось пострелять!

  Поезд мчался в Галицию, и его никак нельзя затормозить. Насильно остриженный пацифист бесплатно гадал по руке своим сослуживцам.

  Линии жизни у многих такие короткие, что Барченко приходилось смягчать удар.

  - А вас, Петро, ожидает ранение...

  - Вас контузит в голову...

  - Вы попадете в плен, но сбежите и вернетесь домой...

  - Вы получите высокую награду, прямо вижу - в лазарете ее вручает генерал...

  Иногда он отворачивался и с болью смотрел в окно.

  Неужели все они будут убиты?!

  Ночами не спалось. Несколько раз Александр постыдно думал о самоубийстве. Лучше я застрелю себя сам, нежели так же неаккуратно меня подстрелит оболваненный прессой немецкий солдат. Он доставал винтовку, прикладывал ее холодный металл к сердцу. Больно. Был еще штык, острый, идеальный для сведения счетов.

  - Достаточно немного ткнуть в сердце - уговаривал себя Барченко, главное, знать куда. Он часами искал удачное место, но не находил.

  Лекции и практикумы по анатомии почему-то выветрились: Александр во всех иных ситуациях помнил строение человеческого тела, но тут - как отрезало внезапным помрачением.

  Потом их привезли к театру военных действий. Намек на то, что каждый играет свою роль - черепа бедного Йорика из "Гамлета". В первую ночь на фронте ему приснился археоптерикс. Громадный, он заслонял небо. Перья ископаемой птицы светились закатным золотом. Годные только для цепляния за ветки лапки выводили в воздухе странные узоры, напоминавшие скандинавские руны. Глаза археоптерикса мрачно смотрели на Барченко.

  Он проснулся. Немцы беспорядочно, вслепую, били по окопу. Яркие перья - это отблески далеких огней. Глаза - пули, летевшие прямо в него.