Йохан радостно улыбнулся и показал сестре язык.
–
Рожицы, которые корчил брат, ее совсем не интересовали – то ли дело крыса размером с котенка, прячущаяся в темном углу. Зверушка выглядела на редкость мерзкой, но я все равно была ей рада: плохо дело, если на корабле нет ни одной крысы.
– Не трогай ее, а то укусит.
– Ей понравится! – Эсси продемонстрировала мне кусочек сыра. Похоже, она успела отщипнуть его от той головки, что я везла с собой завернутой в ткань.
– Наверняка. Но твои пальцы еще вкуснее.
– Роза не станет меня кусать! Правда, Роза? – проворковала дочка, опускаясь на колени рядом с крысой, которая яростно зашипела.
– Роза?
– Красивое имя.
– И правда. Но, пожалуйста, не подходи к ней слишком близко.
Предупреждение запоздало: Эсси уже кормила крысу с рук, потому что она, во-первых, принципиально нарушает все мои запреты, а во-вторых, любит всех созданий, больших и малых (и чем они моложе и беспомощней, тем лучше). Ничего не могу с этим поделать. Знаю, следовало бы научить ее держаться подальше от слабых и поближе к сильным, прислушиваясь только к их словам и советам. Весь мой опыт свидетельствует: это единственный способ не остаться на обочине. Весь мой опыт… Который никак не поможет в данном случае. Мне ее не перевоспитать. По правде говоря, я и не стремлюсь к этому. Она гораздо лучше меня.
– Молодец, Роза! Ведь вкусно же, да? Ням-ням-ням!
Приглядевшись, я поняла, что Эсси пытается скормить Розе свой завтрак, причем, похоже, крысе он тоже не по душе.
Двое матросов играли с Ру: осторожно подбрасывали его в воздух, а тот заливисто хохотал. На корабле он быстро стал всеобщим любимцем. Йохан наблюдал за ними с завистью, поэтому я подхватила его на руки и взбежала по ступенькам на верхнюю палубу, где водяная пыль бриллиантами сверкает на солнце, а брызги то и дело бьют прямо в лицо – такие холодные и соленые, что даже перехватывает дыхание. Там я обняла Йохана – кораблик так и скакал вверх-вниз по волнам – и начала кружиться под его радостный смех. Как раз когда я в шутку накинула на него сеть, а он пытался выпутаться, кто-то закричал: «Земля!».
Я остановилась, хотя Йохан требовал: «Еще! Еще!». Вскоре мы уже входили в широкое устье реки, кто-то сказал «Саутгемптон, юг», а я глубоко вдохнула запах холодной земли. Люди на широких отмелях бросали свою работу («Они ставят сети на угрей», – сказал мне мичман) и принимались разглядывать нас. На снежно-белом песке тут и там виднелись костры, похожие издалека на маленькие звезды.
– Почему он такой большой,
– Это очень смелое заявление для восьмилетней девочки.
– В Марселе все одеваются в шелка, – невозмутимо возразила Эсси.
Дорога до дома, который мне удалось снять, оказалась чрезвычайно утомительной. Вокруг шумели, хватали за руки, зазывали к себе. Люди, с головы до ног покрытые вшами, кричали прямо над ухом: «Нужно жилье? Сдаем! Чистое! В тихом районе! Донесем багаж!».
– И дома не идет дождь! – решительно подвела итог нашим мучениям Эсси.
– Посмотри-ка, что там наверху, – посоветовала я.
Там действительно было на что поглазеть. Двухэтажные дома наваливались друг на друга, словно старые пьяные бродяги, подпирающие собрата плечом. Вывески лавок поскрипывали на ветру. Но еще дальше, над черепичными крышами, высилась громада собора. Витражи его переливались на солнце всеми цветами радуги. Йохан застыл, как завороженный. Это и правда было удивительное зрелище. К тому же, чем дольше они разглядывали собор, тем меньше внимания обращали на железные колья и гниющие на них останки изменников короне, которых клевали вороны.
Мне доводилось бывать в Тронхейме и Париже, и я полагала, что после этого в любом городе буду чувствовать себя как рыба в воде, но здесь все было иначе. Этот город напоминал огромный организм, полный странных людей, которые не обращали никакого внимания на женщину с тремя детьми, затерявшуюся среди бродячих фокусников, шумных лоточников, купцов, торговцев, солдат и священников.
Я позаботилась о том, чтобы наша одежда выглядела простой, но в ее швах было спрятано достаточно золота для съема приличного жилья возле Мургейт, старых римских ворот. Мне казалось, что туда не доберется зловоние дубильных мастерских. Я ошибалась.
Утомленная долгим путешествием, Эсси молчала. Я тоже чувствовала себя неважно. Немалую часть пути мы провели бок о бок с мадам Белис, француженкой, которая то демонстративно прижимала к носу букетик лаванды, напоминавшей мне о Провансе, то жаловалась, что от всех англичан разит прокисшим молоком. Йохан попытался заговорить с ней по-французски, но мадам оказалась неподвластна его обаянию. Тогда в дело включилась Эсси, обругавшая даму уже по-английски и получившая за это выговор, – впрочем, весьма мягкий: я не осуждала дочь и подмигнула ей, чтобы дать понять, что не сержусь.