Доктор Шанс

Через час он был дома. Он зашел сюда впервые после переезда и был потрясен царящим беспорядком. Гостиную заполняли ящики. Дверцы выпотрошенного шкафа зияли пустотой. Все стало не таким, как прежде. Карла, по-видимому, решила сдавать дом, пока не найдется покупатель.

– У нас нет денег здесь жить, – сказала она обвиняющим тоном в ответ на то, как он отреагировал на состояние дома.

Горный велосипед с налипшей на шины грязью стоял в закутке гостиной, там, где раньше было пианино Шанса. Судя по всему, он принадлежал тренеру-дислексику, но Шанс не видел смысла заострять на этом внимание. Никки должна была вернуться больше трех часов назад. Ее видели в школе, она беседовала с подружками, но те не смогли толком сказать, когда и где ее видели в последний раз. Карла переговорила с каждой – безрезультатно. От самой Никки тоже вестей не было. Карла, которая никогда не отличалась сдержанностью, позвонила уже и в школу, и в полицию Сан-Франциско, чтобы подать заявление о пропаже.

Шанс растерялся. В одно ухо шептал голос, который говорил, что всему есть какое-то простое объяснение и они вот-вот все узнают. Зазвонит телефон. Никки объявится. Звонок в полицию – чрезмерная реакция его вечно склонной к чрезмерным реакциям в скором времени бывшей жены. Но в другое какой-то человек бормотал то, чего Шанс не хотел слышать, рисовал самые страшные картины, которые только могли возникнуть в родительском воображении, и это было только началом, потому что вскоре он заговорил голосом Реймонда Блэкстоуна, нависшего над Шансом в ресторане и залитого светом разноцветных огоньков. «Все мы хищники по природе», – сказал тогда полицейский и говорил это теперь, на руинах бывшего дома Шанса, прийти в который было все равно, что оказаться в открытом море на тонущем судне, когда вода кружит обломки кораблекрушения, разрушенной жизни. Шанс никогда не чувствовал такого бессилия и такой убийственной ярости.

– Что сказали в полиции? – спросил он.

– Спросили, кто видел ее последним. Имена подружек. Хотели знать, есть ли у нее парень. Хотели знать, употребляет ли она наркотики. – Карла начала плакать. Она была изящной, энергичной женщиной, в одной из своих предыдущих инкарнаций выступала как начинающий инструктор йоги, потом, забросив это, стала начинающим консультантом по брачно-семейным отношениям и, наконец, начинающим фотографом; им, насколько знал Шанс, оставалась и по сей день.

Он обнял ее одной рукой. Она ненадолго прильнула к нему, потом отстранилась, ее глаза припухли и покраснели, обрамленное светло-каштановыми кудрями лицо когда-то казалось Шансу таким привлекательным.

– Что мы вообще знаем? – спросил он. – Кто видел ее последним?

– Шона. Но Шона сказала, что видела ее около яхтенного причала, и Никки тогда собиралась домой.

– У нас есть телефон Шоны?

– Я уже ей позвонила. И полиция тоже.

– Так, значит, ее номер у нас есть.

– Ты вообще слушаешь, о чем я говорю? – спросила Карла.

– Да, но я не собираюсь сидеть сложа руки. Я не могу. Если есть кто-то, с кем можно поговорить, значит, я хочу с ним поговорить.

Она искала нужный номер, когда зазвонил телефон. Это была Никки. Живая. Она находилась всего в миле от дома и плакала. За ней нужно было приехать. Кто-то ударил ее по лицу и отобрал сумочку.

Шанс поехал. Карла осталась дома, сообщить в полицию. Шанс нашел дочь на заправке на Ломбард-стрит. У нее не было денег. Владелец заправки, пакистанский джентльмен лет, наверно, пятидесяти, плохо говорящий по-английски, разрешил ей воспользоваться стационарным телефоном. Когда Шанс подъехал, дочь со стоическим видом сидела прямо перед его конторой на складном металлическом стуле. Через секунду или две она заметила машину и отца, в какой-то момент, не выдержав, разрыдалась и рыдала, пока Шанс к ней не подошел.

Он прижал дочь к груди, потом отошел на расстояние вытянутой руки, чтобы заглянуть в лицо. То с одной стороны покраснело, возле правого глаза намечался синяк. Зрачки были круглыми и симметричными.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Как я выгляжу?

– Как будто кто-то тебя стукнул. Я спрашиваю, где у тебя болит? – Он поднял руку. – Следи за моим пальцем.

– Папа…

– Удели мне минуточку.

Она старательно смотрела в сторону.

– Мы можем просто уйти? Пожалуйста…

Он заметил, что хозяин заправки наблюдает за ними через раскрытую дверь.

– Спасибо вам, – сказал Шанс. – Спасибо, что разрешили позвонить.

Человек кивнул и вскинул руку, мол, не о чем говорить.

– Хорошо, – сказал Шанс, – но реакцию зрачков мы все равно проверим. – Они двинулись к машине. – Дома осмотрю тебя получше.

– Со мной все нормально, – сказала дочь. Она перестала плакать – видимо, злость на отца за то, что тот, как ей казалось, подверг ее некому публичному унижению, взяла верх над чувствами, которые она испытывала, когда он подъехал.

Они возвращались домой через парк «Золотые ворота» – ей всегда нравился этот маршрут.

– Расскажешь, что случилось? – спросил Шанс.

– Какой-то придурок ударил меня и отобрал сумку.

– Кулаком ударил или ладонью?