Долги наши

— «Здорово»… Холодный квас у тебя тоже «здорово».

Из палаток появляются люди. Кто в трусах, кто в пижаме, кто в купальном халате. Собираются, смотрят на море. Группа освещена красным светом встающего солнца. Постепенно свет становится золотым. Кто-то вздыхает: «Да…»

— И вот такое происходит каждый день, — говорит профессор, — пока мы спим, заседаем, суетимся.

Зина протягивает вверх руки.

— Был бы бог, встать бы сейчас на колени, сказать: спасибо тебе за это счастье!

— Отсталая женщина! — говорит Кузьма.

— Обидно быть стариком в такое утро, — вздыхает профессор.

— Ну, какой же вы старик?

— Самый настоящий. Вчера грохнуло сорок.

Наступает молчание. Кто уселся, кто прислонился к дереву. Свет переливается. Разгорается утро. Снова чей-то вздох: «Хорошо…»

— Миша, — тихо говорит профессору жена, — тут так красиво, но давай поедем в цивилизованное место, в гостиницу, что ли…

— Неужели тебе не нравится?

— Ну, как ты не понимаешь? Мне, например, неудобно без удобств.

— Как странно, — задумчиво произносит Зина, — мы собрались случайно. Я ничего о вас не знаю… Но почему же вы все мне уже кажетесь такими своими? Ведь про вас (профессору) мы знаем только, что вы Михаил Михайлович, а про вас (Кузьме Кузьмичу), что вы муж Ирины Николаевны, а про тебя (Пете), что ты поступил на филфак… почти ничего… как странно… как мало люди вообще знают друг о друге…

— Как хорошо, — говорит Петя профессору, — что вы остановили нас на шоссе и посоветовали тут остаться…

— И нас тоже, — Зина подходит к Ирине Николаевне. — Спасибо, что вы нас вчера взяли с собой на раскопки… И, знаете, Ирина Николаевна, я решила тоже стать археологом — как вы.

— Ну, что же, детка, я очень рада.

— Я столько думала — кем стать в жизни. И вот уже десятый класс, один только год остался, а у меня ничего не было решено. Какое счастье найти, как вы, целый город… а этот каменный лев… Ирина Николаевна, я влюбилась в него, честное слово… вы заметили — он улыбается? Какие же они были, скифы?.. А можно, я буду пока работать у вас на раскопках?

— Вы же приехали отдыхать?

— Разве может быть лучший отдых?

— Хорошо, девочка. Я поговорю…

Зина бросается к Ирине Николаевне, обнимает, целует ее.

— Ребята! Петя! Ура! Ура! Ура!

— Ты что это?

— Я буду работать в экспедиции весь месяц.

— А жить где?

— Да тут, с девочками. Подумаешь, десять километров! Ирина Николаевна ведь ходит?

— Миша, помоги натянуть веревку…

Татьяна Ивановна привязывает веревку для сушки белья, одним концом к ветке дерева, которое свесилось через забор дачи Потапенко.

— Напрасно вы к этой ветке привязали. Хозяева устроят скандал.

— Ветка на этой стороне? На этой. Ну и все.

Профессор помогает жене натянуть веревку.

Кузьма Кузьмич достает толстенькую колоду карт из кармана.

— Неужели в такую погоду ты сядешь пасьянс раскладывать? — спрашивает Ирина.

— А что? Идеальная погода для пасьянса. Дождя нет. Не жарко пока. Слушай, не нужно меня воспитывать. Да, я такой-сякой немазаный, природу не чувствую, искусства не понимаю, на скифские захоронения мне чихать с высокого дерева. Такой уж тебе попался неудачный муж. На черта ты выходила за технолога? Тебе бы какую-нибудь художественную натуру…

— А технолог может быть только таким, как ты?

— Слушай, Ирка, я — это я. И не морочь мне голову. Вот буду сидеть спиной к морю и раскладывать «Наполеона». — Шепотом: — А тебя я, между прочим, очень люблю, хотя знаю, что тебе какой-нибудь каменный боспорский дундук в сто раз важнее меня.

Кузьма Кузьмич уходит на дачу. Ирина смотрит ему вслед и, махнув рукой, направляется к морю. Со стороны дачи вдруг оглушительно взревел радиопроигрыватель. Загрохотал марш.

Зина затыкает уши.

— Распоясалась кулачка, выжить нас хочет.

Профессор что-то говорит, но слова уже не слышны. Кто-то грозит кулаком в сторону дачи. Профессор идет к своей машине, сигналит. Те, у кого есть машины или мотоциклы, делают то же самое, остальные достают из палаток кастрюли, сковородки, бьют по ним металлическими ложками и изображают при этом нечто вроде танца дикарей. Радиомарш перекрывается чудовищной какофонией. Некоторое время длится эта борьба звуковых стихий, наконец какофония побеждает. На даче выключают репродуктор. Профессор подает знак — все замолкает. Тишина.

— Какой ужас! Бежать, — шепчет Татьяна Ивановна.

— Ни за что, — отвечает ей Петя, — не бежать, а противопоставить этим типам коллектив. Михаил Михайлович, будьте нашим руководителем.

— Согласен.

— Миша…

— Я согласен. Первый вопрос — вода есть?

— Мы с Зиной ночью два ведра приволокли, — говорит Петя.

— С дачи?

Зина шепчет:

— Ох, и страшно было… Темно, мы крадемся, и вдруг…

— Вдруг я на кошку наступил.

— Что там поднялось!..

— Будем ездить за водой на машине в деревню. Раз в день проехаться — даже полезно.

— Мишенька…

Саша поднимается, расталкивает Толю.

— Вставай, Толька, пора…

— Неужели вы спали под этот грохот? — спрашивает Татьяна Ивановна.

— Нервы крепкие.

— Просто наработались, как звери, колючую проволоку набивали кулаками на забор, — говорит Зина.

— А мы об нее руки изорвали.

— Штрейкбрехеры.

— Просто зарабатывали хлеб насущный.