Долги наши

— У меня тоже… смотрите.

— Ваши даже толще. А вы меня без очков видите?

— Ориентировочно.

— А что это у вас? — она берет у Толи книгу. — А… Прочли?

— Только что.

— Как странно, правда? Почему она ушла? Ведь она любила его, верно?

— По нормальной логике уходить ей, конечно, было незачем.

— А разве есть еще ненормальная логика? — говорит Саша.

— Тогда почему же?

— По-моему, она боялась, что все рухнет.

— Наверно, вы правы…

— Толька давал мне читать одну петрушку — как человек сделался жуком… Он меня в коридор выгонял — так я ржал. Чуть не умер от смеха, — говорит Саша и тихо Толе: — Иди вперед, я догоню. Как здорово, Леночка, что мы встретились.

Толя уходит в дом.

— Ваш приятель тоже медик?

— Толька? Медик, конечно. Если бы я не встретил вас — все равно искал бы, пока не нашел. Это точно.

— У него есть родные?

— У Тольки? Мать, Анна Андреевна. Леночка, я так себя ругал, ничего ведь не успел вам сказать.

— А что вы собирались сказать?

— Ну… одну очень важную штуку.

— Какую штуку?

— Ну… да вы сами, наверно, понимаете…

— Нет.

— Почему это девчонкам обязательно нужны слова?

— Не хотите — не говорите. Что — этот ваш приятель Толик… У него есть девушка?

— Да что вы все Толька да Толька! Дался он вам! Леночка, неужели вы не понимаете, что я хочу сказать?

— Нет.

— Ну, что ты будешь делать! Кто же теперь объясняется впрямую? Ребята считают — это мещанство, все эти тексты. Надо говорить подтекстами.

— Можете подтекстами. Пожалуйста.

— Да… а где их возьмешь… Вы хотели кровать передвинуть? Давайте помогу.

— Ничего, она легкая. Просто хочу ее поставить так, чтобы я ночью вставать не могла.

— Чтобы не могли вставать?

— Дело в том, что я немножко сумасшедшая.

— Думаете, я шуток не понимаю?

— Нет, правда. Сколько раз тетя Вера заходит ко мне ночью, а я сижу одетая, вещички уложены, и чего-то жду. А это я все во сне одевалась, укладывалась. Окликнут меня — проснусь. И все помню: как вставала, как сидела, ждала чего-то. А вот чего именно ждала — ни разу не смогла вспомнить. Ну, верите теперь, что я немножко того?..

Слышится шум подъехавшего автомобиля и голос Потапенко: «Дуся! Дуся!» И ответ из дома: «Иду, Яша, иду!»

— Он! — вскрикивает Лена. — До свиданья!

Она бежит к калитке, сталкивается с Евдокией Ивановной.

— Простите, я сейчас…

Убегает.

Саша с недоумением смотрит ей вслед. Уходит в дом вслед за Толей.

Потапенко идет навстречу Дусе.

— Видел его? Был в санатории?

— Исчез профессор.

— Как это — исчез?

— Вместе с женой. Директор даже в милицию заявил. А потом смотрит — и вещи и машина тоже исчезли. Видно, удрал. Шесть дней только пожил по путевке. Наверно, вернулся домой, в Ленинград.

— Тогда звони в Ленинград. Подвозил кого-нибудь?

— Да, одного чудака с пацанами. Стоят, понимаешь, в ряд и все «голосуют»… Смешно. «Спасибо, — говорит, — выручили».

— Я думаю — выручил. Эх ты, лопух! Вчера опять кто-то в сад лазил, а ты хоть бы что.

— Слушай, Дуся, давай один раз поговорим серьезно.

— Давай, давай. У меня к тебе тоже серьезные разговоры.

— Только, пожалуйста, спокойно. Знаешь, иногда ты меня ставишь в неудобное положение…

— Говори, говори…

— Вот видишь…

— Ну, говори. Кому я сказала? Говори.

— Нет, если так — кроме скандала, ничего не получится.

— Из-за меня, значит, скандал? Да? Во всем я виновата, да?

— Чепуха.

— Конечно, я чепуху несу. Я — деревня, я — дура, я у тебя — гиря на ногах.

— Дуся…

— Что «Дуся»? Что «Дуся»? Истерзал ты мою душу, изверг. Взял на фронте молоденькую девочку, я еще совсем жизни не знала, пошла добровольно, думала дать пользу Родине. Я ни о чем таком не думала, знала, что санитарке положено, а тут, пожалуйста, явился, любовь закрутил… И я, дурочка, зачем его полюбила…

— Ну, успокойся, пожалуйста.

— И где твоя совесть? Умеешь только сироту обижать. Разве я не для тебя стараюсь? Хочу, чтобы у тебя гнездо было. Если б я, дуреха, тебя не любила… Все же для тебя… И отчего я такая несчастная… Боже мой, боже… Хоть бы сдохнуть скорее. Вот умру, тогда ты меня вспомнишь…

— Слушай, Дуся…

— Оставь меня в покое. Изверг, злодей — вот ты кто!

— Дуся, Дусенька… перестань, пожалуйста. Ты ведь знаешь — я твоих слез не могу видеть. Ну, дорогая моя, ласточка моя…

— Да… ласточка, — говорит Дуся сквозь слезы, — как обижать, так не ласточка… а… крокодила…

И они оба рассмеялись.

— Ну, зачем нам ссориться, Дусенька? Вспомни, что только мы с тобой перенесли… И для того живы остались, чтобы ссориться? Ласточка ты моя…

Дуся шмыгает носом и улыбается сквозь слезы.

— Ну, а зачем ты меня обижаешь? Знаешь, Дуська безответная.

— Вот, вот… ужасно мне нравится, когда ты так носом шмыгаешь… прямо девчонка…

— Ну, уж девчонка.

— А помнишь, как ты в соломе сидела?

— Это в сарае, когда крыша на нас свалилась?

— …артналет, бежать надо, а ты сидишь, в волосах солома, глазенки растопырила и носом водишь, как мышонок… Ах, Дуся, Дуся…