Долги наши

— Какое время было, Яшенька… Услышу другой раз — кто-то по траншее идет, насвистывает — сердце запрыгает, дышать не могу… Яша мой… А помнишь — самолет за тобой прислали? Как услыхала — приказ привезли: комбата в штаб забирают — чуть не померла со страху. Бегу на капэ, падаю, опять бегу — опоздаю! Не увижу, не попрощаюся… Что ж ты теперь никогда не свистишь, Яшенька? Ну, для меня…

Потапенко начинает негромко насвистывать мелодию. Дуся слушает, потом тихонько запевает:

…Только что пришла с передовойМокрая, замерзшая и злая,А в землянке нету никого,И, конечно, печка затухает.Так устала — руки не поднять,Не до дров — согреюсь под шинелью.Прилегла, но слышу, что опятьПо окопам нашим бьет шрапнелью…

Потапенко вторит:

…И за то, что снова до утраСмерть ползти со мною будет рядом,Мимоходом «Молодец, сестра!»Крикнут мне товарищи в награду.

Да еще сияющий комбатРуки мне протянет после боя:«Старшина, родная, как я рад,Что опять осталась ты живою!»

Потапенко протягивает Дусе руки, и она кладет в них свои. Он насвистывает тихо и мелодично. Закрыв глаза, без слов Дуся напевает мотив песни, и они с Потапенко под этот мотив кружатся.

На полянке появляется профессор с Татьяной Ивановной.

Танцующие останавливаются. Потапенко смущенно откашливается.

— Извините, пожалуйста… вы хозяева этой дачи? — обращается к ним Татьяна Ивановна.

— Да. А в чем дело?

— Мы путешествуем, вот остановились тут. Хотим попросить у вас воды.

— Прошлый год, то же самое, такие автотуристы остановились, — говорит Дуся, — до того нагадили, что из дачи, извините за выражение, выйти нельзя было.

— Позвольте, мы вовсе не собираемся тут гадить, как вы изволили выразиться, — вмешивается в разговор профессор.

— Мишенька, ты обещал не волноваться.

— Никакой воды, а то соберутся тут кучей.

— Я, собственно, обращаюсь к вам, товарищ, — игнорируя Дусю, поворачивается Татьяна Ивановна к Потапенко.

— К нему нечего обращаться. Что я сказала, то и будет.

— Видите ли, — говорит Потапенко, — в прошлом году действительно…

— А почему мы должны отвечать за прошлый год? Меня удивляет, что есть еще кулаки, которые отказывают людям в воде, — вспыхивает профессор.

— Миша, ради бога! У тебя сердце…

— Кто кулаки? — кричит Дуся. — Сам кулак!

— Позвольте, как вы смеете?

— А вот смею! И чихать мне на вашу интеллигенцию. Скажите, пожалуйста, они мне будут указывать, как выражаться у меня дома. Да плевать я на вас хотела!

— Ах ты, дрянь такая! — вскрикивает профессор.

— Я не позволю называть мою жену дрянью!

— Нет, это я не позволю!

— Миша, ты обещал…

— Оставь. Я вам покажу частную воду, кулачье проклятое… Заборов понастроили… Окопались…

— Миша… Умоляю…

— Потрудитесь удалиться! — кричит Потапенко.

— А вот и нет! А вот назло не уйдем! И всех туристов будем уговаривать именно здесь располагаться!

Татьяна Ивановна старается его увести.

— Успокойся, Мишенька…

— Забирайте вашего золотушного Мишку, — визжит Дуся, — или я за себя не отвечаю.

— Ради бога… — уводит Татьяна Ивановна профессора.

— Ископаемые…

— Лиловые круги перед глазами, — говорит Дуся, — а ты не встревай. Ты больной человек…

Потапенко замечает Лену, которая давно стоит у раскрытой калитки, и раздраженно спрашивает:

— А это кто?

— Новая жиличка, познакомься.

Потапенко, протянув Лене руку, весь еще в пылу ссоры:

— Потапенко.

Лена подает ему руку.

— Да… Здравствуйте…

— Позвольте, а что это вы… плачете?

— Нет… Нет…

— Вас кто-нибудь обидел?

— Нет, ничего… Просто так…

Лена плачет все сильнее.

Прошла неделя. Мы видим, что на забор дачи Потапенко теперь сверху набита колючая проволока, а на полянке появились палатки, раскладушки, гамаки. На веревках, на крышах палаток, на ветвях деревьев сушатся купальные костюмы, лифчики, полотенца, трусы.

В этом «диком» лагере каждый устроился по-своему. Здесь самые фантастические сооружения из простыней, брезентов, палок, веток и веревок.

Лагерь спит, освещенный встающим над горизонтом солнцем. Пересвистываются, перекрикиваются, переругиваются птицы.

Под одним одеялом спят Саша и Толя. Собственно, под одеялом только Саша — он целиком перетянул одеяло на себя.

Из палатки появляется Зина, девочка лет шестнадцати.

— Боже, какая красота!

Она распахивает полотнища палатки.

— Девочки, вставайте!

Стучит кулаком по брезенту другой палатки:

— Ребята, Петя, поднимайтесь скорее, вы такого в жизни не видели.

Из калитки дачи Потапенко выходит, почесываясь и потягиваясь, Кузьма Кузьмич.

— Ой, извините, я вас разбудила… — говорит Зина.

Вслед за Кузьмой, завязывая на ходу поясок платья, быстро выходит Ирина Николаевна.

— Ничего, Кузьме полезно. Подумай только, ты мог это проспать…

— Здорово, конечно, — меланхолично отвечает он.