Читаем Долгий путь домой полностью

– Да есть тут у нас один, – Гордик кивнул куда-то в сторону, вдоль проселка. – Стукачок блядовский, он его здесь на зарплате содержит, чтобы приглядывал за землей. Ну и за нами, чтоб не построили чего… Наши промеж себя Сексотом его зовут. Дерьмо мужик. Он сразу к тебе прискачет с предложением продать. – Гордик помолчал. Осторожно спросил:

– Ты продашь землю?

Грим сделал руками известный итальянский жест.

– Вот им! С кучерявым прибором! Это же еще дедовская земля, как же можно?!

– А мы продали, – сказал Гордик и виновато засопел.

– Ну и козлы! – жестко сказал Грим. – Это ж надо, родовую землю продали! А бабки небось пропили, да?

Гор дик продолжал виновато сопеть, похоже было, что он задним числом осознавал это святотатство.

– Так получилось…

Грим осатанел. Заговорил вполголоса, чтобы никто, кроме Гордика, не слышал. Слова летели, как отрубленные:

– Как?! Что получилось?! А ты, хрен моржовый, как такой моветон допустил?! – слово «моветон» Грим произнес издевательски, ядовито. – Книжки читаешь, по-хранцузски шпрехаешь, а мудак! Вы же, считай, родину свою продали! Тут могилы дедовские…

– О чем беседа? – спросила, выглянув в дверной проем Мария Владимировна, глядя подозрительно на лида друзей детства. Ей показалось, как-то не так они разговаривали, не по-доброму.

– О родине беседа у нас, – сказал язвительно Грим, разглядывая Гордика, как нечто незнакомое. Тот сошел с крыльца, как побитый, сел, ссутулившись на ступеньку. Плечи его подрагивали. Мария Владимировна вопросительно посмотрела на Грима: что случилось?!

Объяснять, что случилось, Гриму не пришлось, – у калитки стояла старуха, высокая, худая, вся в черном. Лицо у нее было темное, иконописное и на нём внезапно большие синие глаза. Стояла, оперевшись обеими руками на клюку, похожую на посох. Увидев, что её заметили, она властным взмахом руки позвала их.

– Меня здесь баба Лиза кличут. Так это ты правнучка графа Грушницкого, светлой памяти его?

Мария Владимировна испугалась. Вздрогнула под прямым взглядом льдисто синих глаз старухи.

– Я…

– Как дозналась? – старуха не сводила с неё прямого взгляда.

– Генеалогия… у меня документ, – начала сбивчиво объяснять Мария Владимировна. – В музее фотография прадедушки есть, и у меня дома такая же…

Старуха постояла недвижимо, истово перекрестилась, широко и плавно перенося персты от плеча к плечу. Сказала уверенно:

– Это промысел Господний.

– Что именно? – спросила Мария Владимировна, совсем перепугавшись после слов «промысел Господний». Баба Лиза посмотрела на неё долго, испытующе.

– А то, что ты здесь.

– Я не понимаю… – Мария Владимировна была в смятении, она боялась смотреть в тёмное, каменное лицо старухе и в то же время не могла отвести от него глаз.

– Поймешь. Завтра. Я утром приду за вами. – Старуха перекрестила её, повернулась и пошла прочь. Грим крикнул вслед:

– Баба Лиза, приходите к нам в гости, посидим за столом.

– Приду, – старуха обернулась. – К графине приду.


Солнце катилось к вечеру и уже оперлось краем на верхушки деревьев. Женщины натащили из своих кухонь утварь, стол был тесно заставлен разномастными тарелками с вареной картошкой, салом, колбасой, солеными помидорами, капустой, жареной рыбой и прочей деревенской снедью. Всего было помногу, каждая тарелка с горкой. И промеж них лежали ложки, тоже все разные, и стояли банки с рассолом от солонины – запивать. К застолью всё было готово, но деревенские толклись в стороне, поглядывали на ящики на крыльце, не решаясь взять водку. Грим понял причину застенчивости.

– Петруха, Семен, ну-ка, взяли ящик!

Через мгновение стол ощетинился горлышками бутылок. Деревенские оживились, двинулись к столу. Петруха и Семен ретиво подскочили к крыльцу за вторым ящиком, но Мария Владимировна осадила их.

– Нет-нет, дальше я сама. По мере необходимости…

Наконец расселись, утряслись, притерлись боками-локтями. Грим обошел земляков, налил каждому по полстакана. Всем клал руку на плечо, говорил радушно:

– Очень рад встрече! Дай вам Бог здоровья! Оч-чень рад!

Земляки положили ладони рядом со стаканами, готовые, как бойцы, схватить и метнуть, каждый, свою гранату. Возникла заминка. Кто нетерпеливо сказал:

– По первой тост нужен!

– Можно, я скажу? – неожиданно для всех Мария Владимировна встала, неловко держа стакан под донышко. Деревенские навели удивленные взгляды на графиню, такого загадочного начала застолья они не ожидали.

– Мы повенчаны… – она положила ладонь на плечо Грима, помолчала. Деревенские от таких первых слов графини сробели, некоторые даже поставили свои стаканы обратно на стол. – Мы буквально вчера обвенчались. Он хороший человек. И теперь я знаю, почему он хороший…

– Интересно, почему?! – насмешливо спросил Грим, еще не остывший после разговора с Гордиком.

– А потому что он ваш земляк, а вы все хорошие люди, – сказала Мария Владимировна. Деревенские одобрительно закивали.

– Плохих не держим!

– Яблоко от яблони недалеко падает!

– Горько! – заорал Семен, основательно хмельной от «реанимации» после рыбалки. Деревенские дружно захохотали над Семеном.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современники и классики

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза прочее / Проза / Современная русская и зарубежная проза