Долгий путь домой

– Чаю надо попить, я на речку за водой.

Он взял ведро, прошел по краю огорода, вышел на задах усадьбы к лозняку, за которым была тропинка к реке. Ноги вспомнили путь, он шел легко, привычно. Наклонившись, кинул вперед ведро, заучено черпнул воды, поставил ведро у ног и поднял голову. Над черным лесом, в черно-синем небе мерцали искристые звезды. В прозрачной ночи неистовствовали соловьи.

Из-за лозняка упруго струился вверх белый дым из печи его дома. У ног тихо шлепала в берег черная речная вода. Грим судорожно набрал в грудь воздуха, проглотил комок в горле. Тыльной стороной ладони провел по глазам. Глаза были мокрые. Он присел на корточки, зачерпывал воду и плескал в лицо, пока от ледяной воды не заломило ладони.

– Ну, Ванятка хренов, – пробормотал Грим. – Вот же, распустил сопли в сахаре…

Сзади кто-то протяжно вздохнул. Он обернулся. Позади него, скорбно опустив голову, сидел пёс, совсем старый, с клочковатой по весне шерстью, с опухшими суставами. Грим позвал его:

– Иди ко мне.

Пёс подошел, сел у ноги. Грим положил ладонь на его голову, погладил. Пёс прижался боком к его колену, что-то пробурчал, затих, и стал смотреть за реку, где поверх леса выплывала луна. Глаза у собаки слезились.

– Ты что, тоже плачешь? – спросил Грим. Пёс ответил тяжелым вздохом. Так они стояли долго, пёс смотрел на реку, на луну, Грим гладил его и глубоко дышал, успокаиваясь. Потом пёс проковылял к краю воды, полакал и сел перед Гримом, спрашивая всем своим видом: ну, как будем жить дальше?

– Значит, так, – уже весело сказал Грим. Имя твое будет Цезарь. Понял? Теперь ты Цезарь! Поживешь хоть с нормальным именем. Пойдем. Будем жить вместе. – Грим взял ведро и пошел к дому. Пёс поковылял следом, Грим увидел, что задняя левая лапа Цезаря перебита и уже ссохлась.

Дома он взял с гвоздя фуфайку, постелил её под крыльцом, принес пару кусков курятины. Сказал Цезарю со сталинским акцентом:

– Захады, дарагой, жыви здэс как хазаин!

Цезарь проворно сжевал мясо, залез под крыльцо, развернулся мордой на выход и разлёгся на фуфайке.

– Маладэц! – сказал Грим. – Красыво жыт не запрэтишь!

Дома на столе стояли открытая банка шпрот, тонко нарезанные батон, копченая колбаска, две полных стопки и початая бутылка коньяка. Грим обозрел стол, сказал с большим уважением:

– Интеллигентно! – и сообщил Машеньке: – Нас теперь здесь трое. Я жилплощадь Цезарю выделил.

– И кто же у нас Цезарь? – спросила Машенька.

– Пёс. По всему правнук моей собаки.

– Это он тебе сказал об этом?

– А мне и говорить не надо, я сам вижу. По масти! Так что мы с ним родственники!

6

Клычов остановил машину у самого поворота в переулок. Был поздний вечер. Но на улице еще можно было разглядеть то, что надо было Клычову. В переулок входили люди, въезжали редкие машины. Клычов всякий раз выходил на середину перекрестка, смотрел– куда двигались прохожие и машины. У нужного ему дома никакого движения не было, и окна в нем были темны. Он посидел в машине еще час, дождался полной темноты и въехал в переулок с выключенными фарами. Развернул джип, закрыл глаза, привыкая к темноте. В доме никого не было, он уверился в этом. В соседней хибаре работал телевизор, на противоположной стороне проулка, за забором, в глубине сада бубнили мужик и баба, похоже, переругивались. А здесь, у дома, было темно и тихо. Клычов бесшумно открыл дверцу, вышел из машины. Захлопывать дверцу не стал, лишь осторожно притворил её. Взял из-под сиденья монтировку, другой рукой поправил на боку под пиджаком кобуру и толкнул калитку… Входная дверь хлюпала под рукой. Он ухмыльнулся, отдавил замок от косяка. Дверь открылась. Он аккуратно, щупая ногой впереди, переступил порог, затворил за собой дверь. Расстегнул кобуру, достал из кармана фонарик. Голубой галогеновый луч порыскал по стенам, пробежал по полу коридорчика. Освещая себе дорогу, Клычов вошел в кухню. Луч мимолетно скользнул по кастрюле на столе. Клычов быстро обшарил фонариком кухню, она его не заинтересовала, и двинулся в комнату. Здесь, на пороге, он прислонился плечом к косяку и начал медленно, педантично изучать лучом комнату, метр за метром, вещь за вещью… Луч скользил по кровати, стене, по окну, шифоньеру, прибегал к ногам Клычова и опять полз к кровати, по стене к окну…

Веник сидел рядом с бабулей перед телевизором, смотрел концерт. На экране в окружении полуголых девок прыгал с ноги на ногу Леонтьев, разодетый в разноцветные тряпки и что-то вопил. На сонном лице Веника отразилось удивление – позади телевизора, по стене, проскользнул некий голубоватый сполох. Он привстал, опираясь на свой костылёк. Сполох голубого луча пробежал по стене еще раз. Веник повёл глазами по его направлению и увидел в окне графини узкий клинок света. Луч шарил, выискивал что-то. Веник схватил сотку…

– Батя, это Веник! Тут у графини в доме кто-то есть! Ага, с фонариком шарится… Не-е, не они. Они уехали, еще рано утром. И кота с собой забрали, я видел. Что, машина? Щас, батя, я щас погляжу, я на связи…