Долгое дело

- Я не любитель детективов.

- Разумеется. Вы солидный человек и должны отнестись ко мне иначе, чем Рябинин.

- Как же я должен к вам отнестись?

- Поверить мне.

- Я верю в факты.

- А хотите, сделаю из вас своего сторонника?

- Я хочу, чтобы вы не мешали следователю Рябинину...

- Юрий Артемьевич, а у нас с вами одинаковые носы.

Видимо, удерживая пальцы от подбородка, он прозевал полет руки к носу. Вреднейшая привычка.

- Все? - спросил прокурор, медленно распаляясь.

- Я ведь хотела сделать вас своим сторонником. Гляньте на эти часы. Хотите я остановлю их взглядом?

Она кивнула на электрические часы, висевшие на противоположной стене. Беспалов не стал бы на них смотреть, не стал бы играть в ее дурацкие игры, но она повернулась к ним, и, потеряв ее лицо, он тоже поднял глаза на крупный циферблат. Часы шли. Без четверти семь. Опустив взгляд, он уперся в прическу, уложенную на затылке замысловатыми ячейками.

- Гражданка Калязина!

Она повернулась, обессловив его матовой бледностью и матово потухшими, ничего не видящими глазами...

Прокурор непроизвольно вскинул голову - без четверти семь. И непроизвольно глянул на свои ручные - без десяти семь. Настенные часы остановились.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Говорят, что наш мозг весит тысячу четыреста граммов, а наш организм состоит из ста триллионов клеток. Говорят, что подобное природа создала лишь на нашей земле... Создала и вручает любому и каждому, и этот любой и каждый распоряжается жизнью, как ему заблагорассудится. Может быть полезен своим трудом, а может ежедневно накачивать алкоголем все сто триллионов клеток и заваливать их на панель. Может радовать людей тонким искусством, а может всю тысячу четыреста граммов мозга направить на хитроумные преступления, как это делает Калязина...

Я бы на месте природы исправлял свои ошибки: отбирал бы жизнь у дурака и отдавал бы ее человеку, достойному двух жизней.

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Меня подозревают в воровстве, а я хочу дать совет, как покончить с кражами на производстве. Воруют повара, продавцы, грузчики, рабочие мясокомбинатов и ликеро-водочных заводов... Почему? Да потому, что неестественно не пользоваться тем, что производишь. Какая пытка для кассирши выдавать тысячи, а самой получать сто рублей... Кстати, раньше в алмазных мастерских Амстердама вся алмазная пыль переходила в собственность гранильщика. Отсюда резюме: чтобы люди не воровали, надо им разрешить пользоваться в какой-то мере продуктами своего труда.

С л е д о в а т е л ю  Р я б и н и н у. Есть явления, неподвластные науке, и тут парапсихолог Калязина может оказаться в положении непонятого одиночки.

Моя мать была знахаркой. Она умела лечить травами, умела заговаривать зубную боль, останавливать кровь, напускать порчу...

Расскажу про один случай... В деревне жил мужик. Залетит к нему курица - убьет, забежит коза - отравит. Тогда пришли к матери: "Да сделай ты хоть что-нибудь!" Она что-то пошептала и всплеснула руками. Вечером этот мужик шел из магазина и не смог перешагнуть канавки глубиной в полметра и и шириной с бревно, через нее даже дощечка не лежала. Упал в канаву и захлебнулся стоячей водой. Землю рыл ногтями, а а выбраться не смог. Моя мать испугалась и сказала: "Какой же он злой".

Согласитесь, что подобные явления находятся за пределами науки.

Уважаемый гражданин Толстогодов! По-моему, нет явлений, находящихся за пределами науки, - есть явления, которые наука не подтверждает. Для объяснения вашей интересной истории не хватает информации: когда это было, знаете ли вы все со слов или сами видели, в каком состоянии возвращалась из магазина жертва этого страшного колдовства, и т.д.

Чистенько отпечатанная бумага называлась так: "Постановление о продлении срока следствия по уголовному делу по обвинению Калязиной А.С. по части 2 статьи 147 УК РСФСР". Все документы дела, аккуратно сшитые на станке в два тома, лежали перед Рябининым. Портфель готов, из него даже вытряхнут мусор - скрепки, крошки, клочки и клочочки. Можно ехать в городскую...

Но заместитель прокурора города, решавший этот вопрос, читал где-то лекцию. Зональный прокурор Васин - первая и, может быть, главная инстанция сказал в трубку глухо и вроде бы угрожающе: "Работайте, я позвоню".

Поэтому Рябинин смотрел в окно, на осень, которая, похоже отгуляла свое бабье лето и теперь стыла утрами на загустевшей земле и на желтых, ожестяневших листьях. Размякший за лето асфальт заколодел. Стрелы комендантских ирисов тихо готовились принять холода на свои кинжальные острия.

И промелькнуло, исчезая...

...Весну любят все, а осень - лишь страдавшие...

Рябинин не мог работать. Его фантазия, умевшая на месте преступления по опрокинутому стакану, оброненной пуговице и раскрытой книге нарисовать картину происшествия, теперь с таким же успехом рисовала визит в городскую прокуратуру. И работать он не мог. Но мысли, эти свободные птицы, свободно жили над беспокойством.