Долгое дело

- Товарищ Антимонин, лучше быть Дон-Кихотом, чем ослом Санчо Панса, отчаянно сказала Лида: хоть что-нибудь, только не молчать, хоть чем-нибудь, только убеждать.

- Да вы не волнуйтесь. - Он поднял глаза на ее лицо.

Но правая рука взлетела к голове и, лишившись последней воли, провела по горячему лбу, тронула щеку, скользнула по шее и опадающим взмахом сдернула платок. Волосы со спелым шуршанием, слышимым даже ему, низринулись на плечи и грудь. И в кабинете стало уютнее, словно включили желтую старинную лампу. Антимонин воодушевленно блеснул очками.

Да она красива! Хорошие волосы есть хорошие волосы. Теперь и кошачьи глаза к месту, и скулы не выделяются, и губы хороши без помады. Эх, Рябинин, зря ты погорел - такие жены долго не ждут.

- Неужели вам не жалко человека? - просто спросила Лида. - Он же ваш коллега, он же много лет работал с вами рядом. Неужели лично вы не допускаете мысли, что тоже можете стать жертвой подлости или обмана?

- Все ходим под богом, - легко согласился Антимонин. - Наша работа такая: обвиняемый чихнул, а ты составь об этом протокол. Но вы зря пришли ко мне. Я тут ничего не решаю.

- К кому же мне идти?

- К заместителю прокурора города.

- И что ему сказать?

Антимонин рассмеялся, но теперь его смех был каким-то свойским, словно они сидели в гостях.

- Только ни в коем случае не говорить того, что говорили мне.

- Не знаю что...

- Рябинина может спасти только объективный факт, а не жалостливые разговоры.

Ее мысль заметалась в бессильных поисках этого объективного факта. И, как всегда бывает с горестной и бессильной мыслью, она ринулась к друзьям и близким людям. Вадим Петельников, которого она зря не дождалась. Вадим Петельников, который ее пытал вопросами о людях, могших зайти в их квартиру. Вадим Петельников... И тут она услышала еще раз, вроде бы издалека, как с того берега: "Рябинина может спасти только объективный факт..." Тот, кто приходил, - это и есть объективный факт? Инспектор тоже его искал?

В голове как блеснуло... Ее воспаленные нервы слили вопросы Петельникова и фразу Антимонина в огненный шнур и безжалостно хлестнули им непробудную память.

- Что с вами? - негромко спросил следователь.

- О-о-о...

- Что такое?

- Я вспомнила, - чуть не шепотом ответила Лида, боясь спугнуть то, что она вспомнила.

- О чем?

- Я вспомнила!

Она поднялась со стула и, шурша волосами по бумагам, склонилась над столом - ближе к следователю. Он слегка отодвинулся, пугаясь ее позеленевших глаз.

- За день до вашего прихода у меня был агент Госстраха! Я провела его в комнату, усадила за стол и отлучилась к телефону... Вспомнила. Вы мне верите?

- Верю, ну и что?

- Да? Так ведь он и положил деньги!

- С чего вы взяли?

- Запишите. Я требую, чтобы мои слова были внесены в официальный протокол.

- Хорошо, - согласился Антимонин, вытаскивая чистый бланк. - Хотя это не факты, но Рябинину для версии пригодится.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я (на отдельном листке). Неужели всем преступникам так же худо от допросов? Неужели их тоже поташнивает? Неужели им тоже видятся лица следователей, стоит закрыть глаза? Неужели они тоже не спят по ночам? И так же, как я, строчат на листках скороспелые мысли... Нет, они не так; у них должно быть не так, потому что им не обидно - знают, что виноваты.

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Кто их придумал, эти исповеди?.. Жан-Жак Руссо? Я приняла три рюмки мятного ликера, а на душу вместо благодати легла тоска осенняя.

Все у меня есть. Чего ж я хожу по квартире, как цепной пес? Я приняла еще рюмочку, итого семь.

У меня нет будущего. Ну что впереди? Деньги? Они я сейчас есть. Слава? Теперешней хватает. Любовь? Не думаю, что в будущем мужики будут интересоваться мною больше, чем сейчас.

А с другой стороны, у всех будущее одно - в земельку. Работаешь, хлопочешь, маракуешь, крутишься, от кого-то спасаешься (это я про себя), кого-то ловишь (это я про вас) - и что же? Казалось бы, за все за это положен рай. Так нет - смерть без всякого рая. Не обидно ли?

Кстати, мята, которая в ликере, способствует умственной деятельности.

Калязина опять переоделась и вышла из дому: серенький плащик, отцветшая косынка, грубые чулки, рассохшиеся туфли. Волосы торчат прошлогодней травой. Ни грамма косметики. Одета под денек, который так и не выжил после ночного дождя.

Она не сомневалась, что за ней следят. Господи, дожила - следят, как за шпионкой. Нужно узнать у юристов, законен ли подобный надзор. Конечно, законен: свободы не стесняют, не трогают, а смотреть на себя не запретишь.

Она дошла быстрым шагом до метро и проехала до конечной остановки. Выйдя на землю, Калязина огляделась, словно не узнавала города. Вроде бы никого. То есть людей полно, но кто из них?.. Она села в троллейбус, в первый, какой подошел. И ехала тоже до кольца, до нового микрорайона, который встал из сегодняшнего тумана инопланетным поселением.

Калязина приостановилась, разглядывая дома. Все одинаковые, вроде гигантских силикатных кирпичей. Она выбрала, который поярче - с зеленью на балконах и сквериком у парадных, надеясь увидеть там скамейку со старухами.