Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

Обман, галантность, игра – парк полон иллюзий. Впрочем, и в доме не без них. Дворец спланирован как каменный, между тем он из дерева. В парадных комнатах пилястры – вылитый мрамор, но то не мрамор, а алебастр.

В каждой комнате – печи, одна другой нарядней, но редкая из них топится, они лишь для услаждения глаз. Да и спальня – кто в ней спит? Торжественный балдахин, стены, словно вышитые цветами, потолок, будто рельефный… Все искусно придумано, все рассчитано на неожиданное открытие, все дело рук русских мастеров, сумевших заменить дорогие материалы искусной выдумкой. А в одной из комнат на стенах картины: то ли нарисованные, то ли наклеенные на бумагу гусиное перо, обгоревший лист, песочница, печать. Чем не арт XX века? Эти картинки назывались «обманки» и свидетельствовали о причудливости вкусов.

Как зыбко все в этом мире, как относительны величие и ничтожество! – и оттого жить следует весело, одной минутой. Богат и славен Шереметев-граф! Ему неведомы тоска и сплин, которыми будет болен его сын; он не раб страстей, а чувства его – как верные послушные кони…

Парк полон звуков, музыкой наполнены аллеи. Тут и поющие флюгеры, и звенящие колокольчики, и эолова арфа, и стекло, звучащее под ударами фонтанных струй, тут и оркестр, и театр, где крепостные изображают царей и принцесс, а аристократы – пастухов и пастушек.

Райский уголок, соединение версальских стройностей с московским уютом…

Земли лоскутик драгоценный —Кусково! Милый уголок,

Эдема сколок сокращенный,В котором самый тяжкий рокВ воскресный день позабывался

И всякий чем-нибудь пленялся!

Историк Н. М. Карамзин вспоминал: «Бывало, всякое воскресение, от мая до августа, дорога кусковская представляла улицу многолюдного города, и карета обскакивала карету. В садах гремела музыка, а в аллеях теснились люди, и венецианская гондола с разноцветными флагами разъезжала по тихим водам большого пруда».

А историк Соловьев писал: «Общественный прогресс есть деяние личности нравственно сильной, совершенствующей социальную среду, и он же вместе с тем есть благодеяние для личности нравственно слабой, совершенствующей и освобождаемой через влияние на нее этой улучшенной общественной среды».

Не войне, не царской службе, а имению Кусково отдавал граф свои силы. И еще озабочен был тем, чтобы и боялись его, и любили – ведь он самый знатный вельможа! А быть вельможей – значит быть строгим, но и добрым барином своим крепостным, уметь наказывать и проявлять милосердие, быть важным, но не надменным, ласковым, но не добреньким, а силы и способности отдавать лишь тому, что нравится.

В крепостных они видели малых детей, которым надобно помогать во всем, за которых надо быть в ответе. Жениться, свататься или погодить? Построить дом, а где взять для того ссуду? Не может крепостной один решить сии вопросы без совета с барином, без помощи его. Наказать? И не без этого.

Конкуренцию Шереметевым составлял театр Медокса. Однако там – за деньги, а в Кускове – парк тесты и вход бесплатный. Да и красота несравненная. Современники писали:

«Теперь все коротко: и платье, и ум, и жизнь людей. Где теперь такие люди, какие бывали в наше время? – Румянцев, Потемкин, Орлов, Суворов, Шереметев… Истинные вельможи славою, честью и богатством!

Бывало, Петр Борисович или Николай Петрович вздумает попировать, созвать гостей в Останкино, в Кусково… Вся дворня во французских, шитых золотом кафтанах!.. От заставы Московской вплоть до дачи огородят собой дорогу по обе стороны сорок тысяч душ Московской губернии: мужики, купцы да крестьяне, тысячники да мильонщики, в синих бархатных да плисовых кафтанах, а молодицы-девицы в парче, увенчаны жемчугом, покрыты золотой фатою!.. А поедет сам цугом, в раззолоченной карете, в золоченых шорах, впереди скороходы, сзади гайдуки в сажень! За ним вся знать московская. А в Кускове сто поваров обед готовят. А обед часов пять тянется, носят, носят, золотым блюдам счета нет!.. откушают и садятся играть в преферанс… Дамы идут прогуляться в сад, деревья от маковки до корня унизаны ананасами, апельсинами, персиками… На пруду раззолоченная шлюпка, парус, роговая музыка гремит, как на страшном суде. Потом театр воздушный… что за актеры!.. и все доморощенные! про кулисы и говорить нечего: машина на машине – сами двигаются! А что за наряды! Боже Великий!.. Бывало, сама государыня дивится: ну, говорит, Николай Петрович, богат ты и тороват! угостил! где нам за тобой тягаться?»…