Долина папоротников

 – Где этот глупый ребенок? – проворчала Альвина, показываясь на пороге. Прошла сразу к постели и приступила к осмотру. – Говорила ж ему, негоже вам без очков на свету появляться, к хорошему это не приведет, так нет же, и слушать не захотел. Жене, видите ли, угодить он желал... Влюбленный мальчишка, не иначе. – И она одарила хозяйку осуждающим взглядом. – Вот, поглядите, к чему это привело. Довольны теперь?

 – Я ничего об этом не знала.

 – А следовало бы...

Старуха приподняла Аддингтону рубашку и, различив проступившую на бинтах кровь, только головой покачала.

 – Так и знала, к добру такие усилия не приведут. Но он, само собой, удержаться не мог... – и снова зыркнула на хозяйку.

Лиззи, смутившись сильнее прежнего, поспешила произнести:

 – Он только сказал, что не терпит яркого света... Могла ли я даже представить, насколько все это всерьез. Что с ним, скажи мне, Альвина?

Старуха нехотя отозвалась.

 – Боли головные его донимают да сны нехорошие снятся. Разве не замечали, как он переменился? Мы с Джейн как могли ему помогали, да все то без толку, коль сам поберечься не хочет. И все ради вас...

 – Перестань, Альвина. – Голос супруга заставил Лиззи поглядеть на него. – Элиза ни в чем не виновата.

 – А, очнулись, – проскрипела старуха, –  тем лучше. Вот, выпейте это! – Она протянула ему кружку с отваром. – А Джейн пусть наложит компресс на глаза.

Аддингтон даже не шевельнулся, лишь попросил:

 – Мне бы с женой поговорить надо... наедине.

 – Время ли нынче? Успеется позже.

 – Альвина, – с угрозой одернул ее собеседник, – оставь нас, пожалуйста, наедине.

Служанка уперла руки в бока, проговорила:

 – Вам только хуже, себя истязаете. – И с воистину королевским видом направилась к двери.

Аддингтон сразу же произнес:

 – Не знаю, чего старуха эта наговорила, самое главное: Джейн для меня никто. Лишь ты одна имеешь значение! Ты и больше никто.

Теперь она и сама не понимала, как только могла усомниться в его словах, его поцелуях, глазах – во всем, что случилось между ними.

 – Я знаю, – Элиза стиснула его руку. – Меня обманули нелепые обстоятельства. Я видела Джейн, целующейся с мужчиной... Не только целующейся, по существу...

 – И ты возомнила, что это я?

 – Других вариантов и быть не могло! – воскликнула Лиззи не без смущения. – Томас казался непозволительно стар. Я и помыслить не могла...

Аддингтон усмехнулся.

 – Томаса старят не годы, а серебро в волосах. Мы вместе служили на флоте, ходили на одном корабле... Он был рядовым воякой и все-таки славным малым. Я жизнью ему обязан... Когда-нибудь расскажу. Не сейчас...

Лиззи не удержалась:

 – И Джейн ты привез в Хартфордшир, как выяснилось, отсюда. Вы были знакомы задолго до нашей встречи!

 – Теперь я понимаю, что был неправ: следовало давно открыться тебе, рассказать все, как есть. – Он запнулся, как бы переступая через себя. – Я страшился, что ты не поймешь... Разочаруешься больше, чем уже есть, и мысль об этом была особенно неприятна. Мучительна даже...

Лиззи невольно застыла, один за другим вспоминались рассказы Альвины: оборотни, обращения, быстро врачующиеся раны – все это обступило ее, закружилось безудержным вихрем, наполнило ожиданием страшного.

Аддингтон же сказал:

 – Светочувствительность – не единственная беда, доставшаяся мне после ранения: намного страшнее мучительные мигрени, тревожные сны. Раздражительность, как следствие и того, и другого... Подчас я едва владею собой. Боль доводит до исступления...

И Лиззи припомнились его метания на постели, животный рык, слышанный однажды...

 – Это тебя я слышала одной из прошлых ночей, – сказала она. – Тогда ты не ночевал в нашей... постели. Я слышала странные звуки на кухне и грохот разбившегося стекла... Альвина сказала, то был ее собственный недосмотр. Но...

 – … Это был я, – подтвердил Аддингтон ее догадку. – Боли измучили меня. Я потерял контроль над собой... Но больше того терзало осознание собственной неполноценности. Неумение стать лучшим супругом для тебя... Мысль, что ты несчастлива в этом месте.

 – Едва ли стоило судить о таком по нескольким первым дням, – произнесла Лиззи в неловком смущении. – Все для меня было чуждым: и дом, и люди, его населяющие. Особенно ты... Я ощущала себя одинокой и преданной. Я часто ходила к морю...

Хотела про Джексона рассказать, но промолчала. Сейчас не решилась...

 – Прости, что вел себя, как чурбан. Теперь расскажу все, как есть...

Элизабет улыбнулась.

 – Не лучше ли отложить рассказ до утра? Позволь Альвине позаботиться о себе.