Гостиная, в которую мы попали, выйдя из зала, оказалась столь же угрюмой. Это была длинная узкая комната с возвышением для стола и сидящих за ним Баскервилей. На ступень ниже рассаживались их вассалы. Вверху, чуть ниже потолка, находилась небольшая галерея для музыкантов. Над нашими головами тянулись почерневшие от времени балки, темнел покрытый копотью потолок. Освещалась комната факелами. Вполне возможно, что их яркий свет, а также буйство стародавних пиров некогда скрашивали угрюмую обстановку гостиной, но только не сейчас. Двое безукоризненно одетых джентльмена, сидящих в свете слабенькой лампы, чувствовали себя подавленными. Голоса их звучали глухо и безрадостно. Довершали скорбную обстановку портреты ушедших поколений Баскервилей, одетых в самые разнообразные костюмы – от рыцарских доспехов времен Елизаветы до буклей эпохи регентства. В такой мрачной, тягостной компании не хотелось даже разговаривать. Мы с сэром Генри изредка перебрасывались ничего не значащими фразами. Не знаю, как молодой лорд, но я был чрезвычайно рад, когда обед наконец-то закончился, и мы смогли уйти в современно обставленную бильярдную, чтобы выкурить по сигарете.
– Да, местечко не навевает особой радости, – заметил лорд Генри. – Возможно, когда-нибудь я и смогу к нему привыкнуть, но сейчас оно меня просто удручает. Про моего дядю говорят, что он был несколько странен в своем поведении. Ничего удивительного, если учесть, что он столько лет жил в этом доме совершенно один. А, может быть, мы просто устали. Если хотите, давайте отправимся отдыхать. Кто знает, может, утром все покажется нам намного милее.
Перед тем, как лечь, я открыл шторы и посмотрел в окно. Оно выходило на поляну, расстилавшуюся перед выходом из зала. Ветер гнул макушки деревьев, на ветках шелестела листва. В разрывах между стремительно проносящимися облаками мелькал месяц. В его холодном свете я увидел за деревьями зубцы скал и бесконечный изгиб края болот. “Какое тоскливое, пугающее место”, – подумал я, закрывая штору. Мое последнее впечатление от Баскервиль-холла ничем не отличалось от остальных.
Но, как вскоре оказалось, оно было не совсем последним. Я лег, но, несмотря на усталость, не мог уснуть. Сон не шел ко мне. Я ворочался с боку на бок. В окутавшей дом мертвенной тишине я отчетливо слышал бой часов, отстукивающих четверти часа. Внезапно, когда на Баскервиль-холл уже опустилась ночь, помимо звона часов я начал слышать и другой звук. Это был плач. Вначале очень тихий, он постепенно становился все более отчетливым. Подумав, что я ошибаюсь, я прислушался. Плач стал еще громче. Теперь я уже мог безошибочно сказать, что где-то очень недалеко от моей комнаты, в доме рыдает женщина, рыдает горько, так, словно сердце ее разрывается от тяжелого горя. Я поднялся и сел на кровати. Звук прекратился. Не менее получаса я напряженно вслушивался, ожидая вновь услышать этот плач, но ответом мне был лишь бой часов и шорох плюща на стене за окном.
Глава 7
Стэплтоны из Меррипит-Хауза
Свежесть и прелесть следующего утра немного смягчили тягостное впечатление от встречи с Баскервиль-холлом. На душе немного просветлело, и поместье при всей своей мрачной, давящей архитектуре показалось даже привлекательным. Мы с сэром Генри сидели за завтраком. В окна струился солнечный свет, покрывая яркими разноцветными пятнами стены и висящие на них гербы. Дубовые панели отливали бронзой. Трудно было поверить, что еще только вчера вечером эта комната поражала нас своим унынием и навевала тоску.
– Полагаю, что виной тому была не комната, а мы сами, – предположил баронет. – Мы устали от долгого путешествия, продрогли, и наше настроение наложило отпечаток на все вокруг нас. А сегодня мы бодры и веселы, оттого и комната нам кажется много приятнее.
– Да нет, я думаю, что дело не только в нашем воображении, – возразил я. – Вы не слышали ночью плач, сэр Генри? Даже не плачь, а рыдания.
– Очень интересно. Я действительно слышал женский плач, но потом решил, что это – сон. Я, правда, приподнял голову, прислушиваясь, но ничего не услышал.
– Нет, это был не сон. Лично я слышал плач совершенно отчетливо. Рыдала какая-то женщина.
– Давайте сейчас же спросим об этом Берримора, – сэр Генри позвонил в колокольчик. – Посмотрим, что он нам скажет.
Мне показалось, что, услышав вопрос хозяина, дворецкий побледнел еще больше. Да, скорее всего, показалось, ибо голос его оставался таким же спокойным, как обычно.
– В доме только две женщины, – ответил Берримор. – Одна из них – служанка, она спит в другом крыле, вторая – моя жена. Могу вас заверить, что она сегодня ночью не плакала.