Но я догадался, что он соврал. После завтрака я увидел в коридоре миссис Берримор, высокую, статную женщину, с тяжелыми чертами невыразительного лица и строгим, крепко сжатым ртом. Падавший из окна солнечный свет хорошо освещал миссис Берримор, и я увидел её красные глаза и припухшие от слез веки. Значит, плакала именно она, и муж ее должен об этом знать. И, тем не менее, он пошел на риск, сказав нам неправду. Но зачем он это сделал? И отчего она так рыдала? Вокруг фигуры высокого бородатого красавца Берримора начала сгущаться атмосфера мрачной таинственности. Я вспомнил, что он первым обнаружил сэра Чарльза лежащим на дорожке. А с какой стати его слова берут на веру? Почему все обстоятельства гибели сэра Чарльза восстанавливаются на основе показаний Берримора? И, кстати, не Берримора ли мы видели в том кэбе, на Риджент-стрит? Тот человек тоже носил бороду. Возница, правда, говорит, что его седок был не столь высок, но он может и ошибаться. Как мне все выяснить? Первой мыслью было немедленно отправиться в Гримпен и поговорить с почтмейстером. Только он может сказать, кому отдали нашу проверочную телеграмму – Берримору или нет. Но сколь бы заманчиво это не звучало, я решил пока воздержаться от визита на почту. Прежде всего, нужно было немедленно записать впечатления для последующего отчета Холмсу. Ведь я сам обязался регулярно составлять их.
После завтрака сэр Генри занялся бумагами дяди. Я же, воспользовавшись свободным временем, решил провести небольшую экскурсию. Приятная четырехмильная прогулка вдоль края болота закончилась у небольшой серенькой деревушки, где над маленькими неприглядными строениями возвышались два солидных здания, как оказалось, местная гостиница и дом мистера Мортимера. Почтмейстер, обязанности которого исполнял местный зеленщик, сразу вспомнил отосланную нами телеграмму.
– Ну, конечно, сэр, – ответил он. – Я, как мне и следовало сделать, передал ее в руки мистера Берримора.
– А кто отдавал телеграмму? – настаивал я.
– Мой сынишка. Джеймс, – обратился он к стоящему рядом мальчику, – ведь ты отдал телеграмму лично мистеру Берримору?
– Да.
– Ты видел мистера Берримора? – спросил я.
– Нет, сэр. Я его не видел, мистер Берримор был в то время на голубятне, поэтому я отдал телеграмму миссис Берримор.
– Ну, вот видите, все в порядке. Джеймс отдал телеграмму его жене, а кому, как не ей знать, где находится ее муж. А что, разве он не получил телеграммы? И если произошла ошибка, то жаловаться должен мистер Берримор, – почтмейстер многозначительно посмотрел на меня.
Дальнейшие расспросы продолжать было бесполезно. Выходило, что уловка Шерлока Холмса сработала, Берримор вполне мог находиться все это время в Лондоне. И если это так, то получалась неприятная картина: Берримор последним видел сэра Чарльза живым и первым увидел сэра Генри, которого тщательно выслеживал с того момента, как новый наследник вернулся в Англию. Но тогда кто такой Берримор? Чей-то агент? Или исполнитель своих собственных планов? Но какой ему интерес изводить семейство Баскервилей? Я вспомнил о странном предупреждении, составленном из газетных вырезок. Не его ли это рук дело? Или это прислал кто-то другой, с целью предотвратить исполнение гнусных планов, разработанных Берримором? Единственно возможным ответом здесь могло быть только предположение, сделанное сэром Генри – если Баскервилей удастся отпугнуть от поместья, выиграют от этого только Берриморы, обеспечив себе безмятежное существование в Баскервиль-холле. Но столь легкое объяснение никак не вязалось с глубиной и тонкостью разработанного плана. Зачем ради столь простой цели ломать голову, плести вокруг молодого лорда невидимую паутину интриг? Ведь сам Холмс говорил, что за все время расследований ему еще не приходилось сталкиваться с более запутанным делом. Я настолько устал от размышлений, что, возвращаясь по унылой, серой от пыли дороге, молился, чтобы мой друг поскорее завершал свои дела в Лондоне и приезжал в Баскервиль-холл. Тяжкая ноша ответственности оказалась мне не по силам.
Мои невеселые мысли были прерваны раздавшимся позади меня шумом быстрых шагов и голосом, звавшим меня по имени. Я обернулся, ожидая увидеть мистера Мортимера, но к своему удивлению обнаружил, что меня нагоняет совершенно незнакомый мне человек лет тридцати-сорока, невысокий, со светлыми волосами и с узким костлявым лицом, заканчивавшимся слабым, безвольным подбородком. Одет незнакомец был в серый костюм и соломенную шляпу. С плеча его свисал ящик для сбора образцов растений и насекомых, а в руке он держал сачок.
Незнакомец, задыхаясь, подошел ко мне и произнес:
– Надеюсь, вы простите мне мою смелость, доктор Уотсон. Но, скажу вам, давно живя здесь, у болот, мы давно отвыкли от церемоний. Народ тут добродушный и гостеприимный, официального знакомства с представлениями и поклонами не требуется. Вы, возможно, слышали моё имя от нашего общего друга мистера Мортимера. Меня зовут Стэплтон, я живу в Меррипит-хаузе.