Долина забвения

Станет ли тебе хоть немного легче, если ты узнаешь, что я чуть не сошла с ума на корабле, когда догадалась о том, что случилось, что я приказала капитану повернуть корабль назад, что мне ввели успокоительное, чтобы я не попыталась вернуться вплавь? Когда я получила письмо из консульства, а потом еще одно, от Золотой Голубки, в которых говорилось, что ты погибла, я представила себе, о чем ты могла думать в последние минуты: что я не любила тебя так же сильно, как другого ребенка. Четырнадцать лет я каждый день просыпалась от того, что видела твое испуганное лицо — так ты смотрела на меня, когда я обещала, что не покину Шанхай без тебя. Я совершила все возможные ошибки, которые и привели к твоей гибели. Я постоянно осуждаю себя за слабость и переживала все это снова и снова, когда представляла себе твой испуганный взгляд.

Я никогда не смогу заслужить твое прощение. Но я расцениваю твое письмо как проявление с твоей стороны исключительной доброты. И я благодарна тебе за просьбу — помочь найти твою дочь. Я понимаю боль матери, которая потеряла свое дитя. Я берусь за эту задачу не в качестве искупления своих ошибок, но из огромной любви.

Мне столько хочется тебе рассказать, моя драгоценная Вайолет, но я знаю, что не могу позволить себе излить все, что испытываю. Так что я просто скажу: надеюсь, однажды ты поверишь и уже не усомнишься в том, что в моем сердце никто не смог бы занять твое место.

Твоя мама

@

Мы с матерью начали осторожное общение через переписку. Она очень хорошо понимала, как необходимо мне связаться с Флорой — моей маленькой, беспомощной и доверчивой дочкой, которую могут легко ранить окружающие. И мама была права — мне стало легче после того, как она открыла мне, как страдала, узнав о моей гибели, хотя ее описание моего страха и недоверия вскрыло мои старые раны.

В следующем письме она проявила всю силу оптимизма, позволившую ей создать «Тайный нефритовый путь». «Нет ничего невозможного, — написала она. — Нам просто нужно проявить настойчивость и изобретательность. Я верну тебе твою дочь». Я была ей очень благодарна и как никогда верила в ее нацеленность на успех. Если бы это сказал мне кто-то другой, я бы подумала, что это просто слова. Но я знала, что мама никогда не сдается. Она сделает то, до чего не додумался бы никто другой.

Наша переписка стала более оживленной. Я сообщила ей все известные мне сведения о Флоре, а потом и об Эдварде. Сначала я давала ей сухие факты, но постепенно они обрастали эмоциональными подробностями. В свою очередь она рассказала мне о посвященном мне мемориале, который она создала в саду, где буйно разрослись фиалки. Она уже убрала надгробие и поставила вместо него купальню для птиц. Мама написала мне длинное письмо о человеке по фамилии Даннер — не Таннер, как я ошибочно поняла в детстве. Благодаря ему по документам я являлась полноправной гражданкой Америки. Мы были уверены, что мое свидетельство о рождении существовало, но семья Айвори дала кому-то взятку, чтобы его уничтожили. Мама сказала, что если я захочу — она сделает мне дубликат. Мы вспоминали о Золотой Голубке: я поделилась своими воспоминаниями о ней, а мать, рассказывая о своей наставнице и опоре, которая преодолевала препятствия и строила из них будущее, написала: «Без нее я бы осталась беспомощной девочкой-американкой, поносившей свою глупость и его бесхребетность».