– Если Колтон одержит победу в скачках, вы отдадите мне ранчо за один цент. – Он ухмыляется, мой же отец стоит с каменным лицом, будто каждый день рискует всем. – Если ваш сын придет первым, то мы уедем из города и оставим сумму в пять раз больше годовой аренды, а Колтона я велю выпороть на площади. И будем квиты.
– Часть, где вы воспитываете своих детей, мне нравится больше всего. – Отец поводит головой так резко, что хрустит шеей.
– По рукам. – И мистер Рид протягивает ладонь.
Мой отец с трудом сдерживает гримасу омерзения, отвечая на рукопожатие. А потом, не глядя на нас всех, велит:
– Вы, трое балбесов, домой. Живо. Потом поговорим.
– Но…
– Франческо. – Он сердито смотрит на меня. – Домой.
А я всего лишь хотел спросить, что нам делать с Грегори? Он остался не при деле. Если мы дикари, а Риды – просвещенные северяне, то кто эта потерянная душа? Разве наша добрая земля не приютит еще одного человека? Почему мне кажется, что за моей спиной умирает надежда, а страх разрастается подобно сорнякам после дождя? Я готов вырывать их руками, до кровавых мозолей, и в грозу, и в зной, чтобы ни одного не осталось. Я не буду перечить отцу, но не могу и бросить вот так Грегори, который поступился семьей ради нас. В буре мыслей я вижу, как Джейден и Хантер покидают бар, как Элис возвращается за стойку, как мистер Рид пытается привести в чувство своих детей… А еще я слышу дыхание Грегори. Он волнуется, я знаю. Секунда решает все. Мой отец делает шаг к дверям, и у меня не больше мгновения.
Грегори стоит с опущенной головой и смотрит себе под ноги, но, будто почувствовав мой взгляд, наконец медленно отрывает глаза от вздувшихся досок. Как мне без слов сказать ему: «Ты можешь вернуться на сеновал через пару часов»? Я на Рее, а у него нет лошади. Пока Грегори доберется до ранчо, я успею поговорить с отцом, утешить Патрицию и хоть чуть-чуть прийти в себя.
Я смыкаю ладони, а потом расставляю пальцы, изображая дыру в потолке нашего сеновала. Господи, надеюсь, Грегори понял. Он кивает и, возможно, впервые за все это время выдыхает.
Мне не хочется оставлять его, но я ухожу.
– Отец убьет нас, – шипит Хантер, едва я выхожу из салуна. – Он не ответил ни на один из моих вопросов. Франческо, он не знает о самом главном… Слухи дойдут до него, и тогда нам крышка! Если он узнает, что именно нашла Патриция и из-за чего вся суматоха, он закопает нас на заднем дворе.
– Не паникуй. – Я оглядываюсь на салун. Мы успели отойти совсем недалеко, на пару кварталов. – Надеюсь, с Грегори все будет в порядке…
– Да что ты заладил о своем Грегори? – хмурится Джейден. – Он разве не один из них?
– Он ничей, Джейден. – Я глубоко вздыхаю и подхожу к Рею.
Он, чудится мне, не отрывает взгляд от салунных дверей. Я отвязываю его, но мой дьявол вдруг начинает ржать и вырываться.
– Прости, сейчас нам надо уйти, – успокаивающе шепчу я, но думаю вовсе не о своем коне. – Мы еще увидимся сегодня, обещаю.
Солнце скрылось. Небо опустело. Семья двинулась домой, а я стою с Реем на месте. Силы вдруг покидают меня.
Подняв голову, я смотрю в небо. Как же хочется дождя, чтобы унесло все: и город, и Ридов, и ранчо, и меня. Я никогда не сталкивался с подобным. С такими подлецами. Весь мой мир трещит по швам и грозится развалиться на части. Потерять ранчо для меня – смерть. Поэтому если они обидят кого-то из нас снова, я лучше порешу их, и пусть меня хоть повесят. Я не отдам им ни горсти моей земли.
Голова клонится вниз, как у марионетки, которой перерубили нити. А потом мои глаза встречаются с глазами Грегори. Он успел выйти из салуна и стоит посреди дороги, за его спиной Риды выползают кто как и бредут к лошадям. Я чувствую, что предаю его. Бросаю, как и остальные, но сейчас выбора нет. Он кивает мне в сторону дороги, призывая двигаться вперед. И я иду.
Я должен спасти ранчо. И я попытаюсь.
Я сижу на куче сена. Вот все мое эмоциональное состояние. Если бы кто-то подошел и спросил, почему мое лицо такое напряженное, я бы ответил: «А факта, что я сижу на куче сена, недостаточно для объяснения?»
Семейные разборки затянулись на четыре часа, и в них отец так и не узнал про золото. Каким-то образом никто из нас не проболтался, а Патриция только плакала, сколько бы отец ни допытывал ее о мерзавце Колтоне. Я видел, как часто он закрывал глаза и отворачивался к окну. Так он делал, когда вспоминал о матушке. Только она понимала девичье сердце Патриции. В итоге отец разогнал нас всех спать и назначил семейный совет на полдень завтрашнего дня, отменив всю работу. Даже рабы получили выходной. Но я-то знаю, никто глаз до рассвета не сомкнет.
Я встревожился, когда не нашел Грегори на сеновале или поблизости. И вот я жду его, жду в полном одиночестве, а отвратительные мысли вцепились в меня когтями с новой силой. Да где же Грегори? Я уже готов идти за револьвером, а затем к Ридам: что, если они…
– Что с лицом, Франческо? – разносится в ночи знакомый голос.
Голову мне поднимать отчего-то страшно. Какой там ответ я заготовил?