Doll Хаус. Собиратель кукол

Бекки кладет мне руку на колено. Началось. Тонкие пальчики паучьими ножками шагают вверх. Решила поквитаться за шоколад, съеденный с ее губ?

Я беру руку, разворачиваю ладонью к себе и целую, а потом укладываю на ее же ногу.

— Почему? Почему ты не позволяешь мне приблизиться? Там на пляже все было круто. И утром. А теперь ты опять шарахаешься от меня

— Бекки, так нельзя. Это неправильно!

Неправильно. Если задуматься, то она — это самое правильное, что есть в моей жизни. Проблема в том, что я неправилен. Сломан. Извращен.

— Чёрт бы тебя побрал, Митчелл! Почему ты такой упрямый! — вопит она, покраснев как помидор.

Распахивает дверцу и бежит прочь, разрывая пелену дождя. Побегушки становятся привычкой. Зачем я это делаю? Зачем все время провоцирую? Ответ прост. Хочу насытиться эмоциями.

Я выхожу и с минуту просто стою, позволяя дождю охладить раскаленную плоть. Капли касаются тела и, шипя, испаряются. Мчусь за ней.

Нагоняю под шатким навесом брошенного кем-то трейлера ─ скорбного и проржавевшего. Бекки стоит босая и плачет. Дождь скрывает ее слезы, но это легко понять по всхлипам.

— Ты заболеешь! — стараюсь перекричать бурю.

— Плевать! Заболею и умру тебе назло! — шарахается в сторону.

Я не дал ей коснуться себя, и Бекки наказывает меня за это.

— Что ты несешь? — пытаюсь пожурить ее, но выходит излишне нежно.

— Мне не нужна жизнь без тебя! — выкрикивает она, захлебываясь слезами и дождем.

— Сначала шорты, потом сквернословие. Это бунт? — спрашиваю мягко.

Обнимаю ее. Бекки обвивает мою шею руками и встает на носочки. Наши губы почти на одном уровне. Ой, опасную игру затеваешь, девочка. Я не шевелюсь. Ее сердце бешено колотится совсем близко, а пальцы больно впиваются в волосы на затылке. Я смотрю на нее пристально. Давай же, отведи взгляд! Не при как на танке! Я не то, что тебе нужно.

Бекки утыкается своими губами в мои, в момент подчинив себе. Я прижимаю трепещущее тело к себе и смыкаю губы вокруг ее нижней губы, лаская её кончиком языка. Не тороплюсь. Очередное послабление, но я так хочу хоть немного насладиться ею. Она как изысканное вино. Плохое сравнение. Она наркотик, что огнем прокатывается по венам.

Я учу её как правильно: направляю неуклюжие движения в нужное русло. Она, как всегда, хорошая ученица. Скоро откроет для себя целый мир удовольствий. Но не со мной.

Бекки смелеет. Хочет большего. Внутри этой хрупкой красоты атомный реактор, который вот-вот рванет. Хочу остановиться, но вместо этого запускаю язык ей в рот. Играю с кончиком ее языка, а она позволяет мне проникнуть еще глубже. Я отрываюсь от сочных губ, чтоб судорожно схватить пару глотков влажного воздуха. Впрочем, Бекки не дает мне много времени на передышку. Она обхватывает мое лицо холодными мягкими пальчиками и впивается в приоткрытые губы, чтоб показать, чему только что научилась. Теперь уже ее язык осваивает мой рот. Экзамен по практике французского поцелуя сдан на «отлично».

Я кладу одну руку ей на затылок, а другую — на талию и заставляю немного прогнуться, чтоб вернуть себе инициативу и насладиться более проникновенным поцелуем.

Это длится долго. Неприлично долго. До онемения губ. До бешеного сердцебиения. Почти до потери рассудка. Нечеловеческим усилием воли заставляю себя оторваться от нее. Смотрю на эти порозовевшие, припухшие губы, которые она облизывает кончиком языка. Вода сбегает по ней ручьями, пропитанный водой топик прилип к телу, обнажив грудь, как недавно на пляже, косы расплелись, и мокрые волосы липнут к рукам и шее.

Мы стоим, растерзанные и опаленные внезапным приступом страсти. Молчим, пытаясь, читать друг друга по глазам.

— Тебе не понравилось? — наконец спрашивает она.

— Понравилось!

— Почему не хочешь еще?

— Не здесь, — говорю я и подхватываю ее на руки.

Несу драгоценную ношу к машине.

Внутри Бекки сбрасывает с себя мокрую одежду. Я отворачиваюсь.

— Ты считаешь меня некрасивой?

— С чего ты взяла?

— Ты не смотришь.

— Это неприлично

— Почему?

— Потому что нормальные люди не раздеваются друг перед другом вот так в самом начале отношений. Оденься, пожалуйста.

— Если ты посмотришь и скажешь, что я красивая.

Я резко поворачиваю голову. Она сегодня решила меня доконать. Ничего пошлого или похабного. Бекки абсолютно голая, но все, что должно быть скрыто от чужих глаз, прикрыто распущенными волосами. Русалка, которая оказалась на берегу. Сама целомудренность.

— Ты очень красивая, — говорю я сдавленно и медленно трогаюсь, чуть не спутав газ с тормозом.

Она кивает и натягивает мой свитер.

— Скажи мне это опять, Митчелл. Мне так надо это слышать.

— Что? Что ты красивая?

— Нет, то, что сказал на пляже, — режет она на живую. Делает лоботомию ножом для колки льда.

— Зачем тебе это? Мои чувства не меняют моей сути и того, что я для тебя опасен.

— Мне это важно и все! — В голосе упрямствует детский тон.

Зная ее, блокирую двери. Ведь и на ходу выскочит.

— Если не услышишь желаемого, убежать не получится! — напоминаю я

— От тебя не убежишь, — говорит не то обреченно, не то с радостью.

И то верно. И мне от тебя не убежать. Как же мне тебя спасти, когда я так к тебе привязан?