Doll Хаус. Собиратель кукол

— Фрэнни, дело даже не в той интрижке, дело в том, что к ней привело. Я смирилась со своей участью, но я боюсь за тебя. Что ты будешь делать? Опять бросаться под пули? Когда меня не станет, тебя некому будет удержать.

— Кэти, ты будешь жить, и я буду в порядке.

Целую ее невесомые полупрозрачные руки, поливаю их слезами. Почему я не ценил её раньше? Почему непременно нужно потерять, чтоб понять насколько дорожишь?

Глава 13. Road movie

Провожу пальцем по чехлам с одеждой ─ множество деловых костюмов, идеально отглаженных рубашек, шелковых галстуков. И почти ничего, в чём можно поехать в отпуск. Отпуск. Когда он у меня был последний раз? Так чтоб побросать вещи в чемодан, при этом обязательно забыв бритву, в которой нет нужды, и отправиться туда, где время максимально замедляет ход. Туда, где после полудня пьешь кофе в уличном кафе, а вечером лениво потягиваешь молодое вино в компании красотки, от которой пахнет солнцем. А еще можно просто запрыгнуть в машину и нестись в случайно выбранном направлении, пытаясь нагнать линию горизонта. Не нагонишь. Тут важен процесс. Ехать целый день, а ночью заночевать прямо в салоне. Главное в таком путешествии — это рассветы и закаты. Ты любуешься ими в какой-нибудь глуши, сидя на капоте. Еда, конечно же, дрянная, но в хорошей компании можно проглотить любой фастфуд.

На задворках шкафа нахожу джинсы с пятнами краски и несколько футболок поло, которые даже не распакованы. Не помню, когда их купил.

— Ты одеваешься, как будто каждый день похороны, — любит повторять Бекки.

Я, поборовшись с собой минут пять, натягиваю джинсы и футболку. Сразу становится неуютно. Много лет я выстраивал систему сдерживающих мер. Без них я бы точно стал социопатом.

На первом уровне мой ограничитель — это одежда: застегнутый под горло воротничок, накрахмаленный так сильно, что почти режет кожу, туго затянутый галстук, узкий пиджак, который не позволяет сутулиться ─ всё это собирает меня по кусочкам. Распорядок дня — это второй уровень. Я начинаю нервничать, когда выбиваюсь из графика. И наконец, третий уровень. На нем происходит вычистка эмоциональных привязанностей: чем более я отстранен от людей, тем лучше.

Сейчас все по-другому. Три дня я буду жить без всего этого. Три дня я проведу с ней. На три дня я вернусь домой.

Я привычным движением набираю немного помадки для волос на пальцы. В последний момент передумываю и просто зачесываю еще чуть влажные после душа волосы назад.

Бекки ждет меня в гостиной. Сидит на диване с подушкой на коленях и щелкает по каналам. Зевает как сонный котенок, прикрывая рот ладошкой. Увидев меня, роняет пульт.

— Куда мы в пять утра?

— В Канзас.

— Это шутка? — Левая бровь резко изгибается.

— Нет, поторопись! Я хочу добраться до ночи.

— Оказывается, у тебя есть нормальная одежда.

— Смотря что считать нормой.

— Когда люди приходят домой, они переодеваются в домашнее. А ты?

— Я тоже, наверное, — протягиваю я, на ходу вспоминая, что делаю, переступив порог.

— А ты снимаешь галстук и ботинки. Ну и рукава заворачиваешь. И что у тебя с волосами?

— А что с ними? — улыбаюсь я.

— Они не лежат волосок к волоску.

— Это плохо?

— Нет, мне нравится такой Митчелл. Почаще бы ты был нормальным

— Не привыкай. Я никогда не стану таким! — выдаю я.

Она мрачнеет. Пообещал себе, что все будет так, как хочет Бекки. Так держать, Митчелл! Успел ее расстроить еще до начала поездки.

— Со мной ты можешь быть каким хочешь, — говорит она, наморщив нос.

— Я обещаю тебе, что все будет хорошо, и мы отлично проведем время, — уверяю я, прекрасно понимая, что это будет поездка верхом на пороховой бочке.

Бекки соскакивает с дивана, позволяя полюбоваться собой. Волосы заплетены в две косы, каждая толщиной почти с мою руку. Как же хочется распустить эти косы и наполнить легкие ее ароматом — смесью туалетного мыла, теплого молока и ромашкового чая. На ней топ на узких лямочках, который не прикрывает плоский живот, и джинсовые шорты. Шорты выглядят так, будто их обкусала корова, и мало что прикрывают ─ я вижу нижнюю треть аппетитной попки. Как и все вокруг. Снимаю с плеч свитер и повязываю вокруг ее бедер.

— Где ты взяла это непотребство?

— Обрезала джинсы.

— Вот как! Еще раз так оденешься, я тебе всыплю, — обещаю я, и она покрывается стыдливым румянцем.

Я делаю глубокий вдох, чтоб прогнать приступ ревности. Ревности ко всему миру. Дистанция, которую я стараюсь держать, всё время сокращается, и оставаться в рамках почти нереально. Подсознательно я считаю ее своей.

Я опускаю глаза и натыкаюсь взглядом на белые носки, которые мягкими волнами лежат на кедах, и развязанные шнурки. Присаживаюсь на корточки и тщательно их завязываю. Она зарывается пальцами в мои волосы.

Я поспешно поднимаюсь на ноги, подхватываю одной рукой наши сумки, а другой хватаю ее за руку и веду прочь из квартиры.

Солнце оставляет на ее волосах золотые блики и заставляет прищуриться. Я водружаю на нос авиаторы и сажусь за руль. Бекки устраивается на переднем сиденье.