Дом алфавита

И даже если бы сегодня был самый обычный день — кто бы ему помог? Рано или поздно его любопытство показалось бы подозрительным. Особенно когда окажется, что вскоре после этого она пропала.

Больше всего на свете Крёнеру хотелось развернуться и поехать к Титизее, где его жена и сын уже наверняка давным-давно отведали пирогов с шалфеем в отеле «Шварцвальд». Сжимая руль, он подъехал к светофору. Направо дорога звала в пригороды. Налево его ждал пункт назначения. Когда зажегся светофор, он медленно нажал на газ и резко повернул в сторону жилых кварталов, где в маленькой квартирке обитала Петра Вагнер.

Дом оказался столь же пустынным, как и улица. Особых проблем ему не доставили ни дверь в подъезд, ни дверь в квартиру. Резко и сильно навалившись всем телом в нужную точку, он расшатал старые дверные коробки.

В коридоре валялись газеты. Из квартиры ушли несколько часов назад.

Крёнер оказался там впервые. В обеих комнатах висел тяжелый сладковатый запах женщины среднего возраста. Квартира была аккуратной, но тоскливой.

Ящики письменного стола, кроме одного, оказались не заперты — и на удивление пусты. На нижней полке книжного шкафа торчало несколько папок — они и привлекли внимание Крёнера. Оттуда высыпались кулинарные рецепты. Крёнер оставил вырезки на ковре. В середине из шкафа вынули полку, освободив место для личной галереи фотографий в рамках. По всей вероятности, близкие Петры. В самом центре, в самой крупной рамке, — юная Петра в форме: блузка в бело-голубую полоску и старомодная белая юбка. Такой непринужденной улыбки Крёнер у нее раньше не видел. Впереди на стуле, глядя в камеру, сидел Герхарт Пойкерт, едва заметно и вяло улыбаясь, — улыбку как будто отретушировали.

Кровать в соседней комнате была не застелена. Перед зеркалом кое-как разбросаны белье и вчерашняя одежда. Над изголовьем кровати тоже висели фотографии. Никто из запечатленных на них людей не имел отношение к известной Крёнеру составляющей ее жизни.

Вновь бросив взгляд на запертый ящик стола, Крёнер порылся в кармане и вынул складной нож. Сильно ткнул им в затвор замка и осторожно повернул.

Ящик тут же поддался.

Внутри оказалось еще несколько снимков, на которых она была с Герхартом Пойкертом. Крёнер аккуратно вынул всю стопку и положил их на стол, перевернув. Всем бумагам было максимум несколько лет. Сбережения и сувениры из редких поездок свидетельствовали об умеренности и недостатке фантазии. Судя по всему, деньги, которые они обязались ей выплачивать, на ее жизнь почти никак не влияли.

Вернув вещи на место, Крёнер закрыл ящик и медленно потянул нож — раздался щелчок. Затем он перешел к стоящей под столом мусорной корзине: вывалил на пол упаковку, фольгу, рекламу — и снова собрал. Когда он пихнул корзину на место, его взгляд упал на валяющиеся кулинарные рецепты. Вздохнув, он встал на коленки и собрал их в стопку. Когда он уже хотел засунуть их в кулинарную книгу, его внимание привлек желтоватый листочек.

Он явно выделялся.

Еще только разворачивая листок, Крёнер понял: больше Петра не распоряжается ни своей жизнью, ни жизнью Герхарта. Быстро прочитав небольшой текст — он помнил наизусть каждое слово, — он осознал: с тех пор как он видел его в последний раз, прошла целая вечность. Этот листок бумаги не давал покоя ему и еще двум людям на протяжении большей части их сознательной жизни.

Усмехнувшись, Крёнер аккуратно сложил бумагу и положил во внутренний карман; недолго поглазев на диск номеронабирателя, он снял телефонную трубку. Прошло не меньше минуты, прежде чем на его звонок ответила запыхавшаяся женщина.

— Добрый вечер, фрау Биллингер, это Ханс Шмидт.

Привычным движением сложив нож, он убрал его в карман.

— Вы не подскажете, Петра Вагнер сегодня приходила?

Фрау Биллингер была из тех медсестер, кто работал в больнице Святой Урсулы дольше остальных. Если она не сидела у себя в кабинете, то, как правило, спускалась на кухню, заваривала чай с мятой и брела в гостиную в крыле А. Там стоял самый новый телевизор, а стулья покрыты чехлами, чтобы обивка не провоняла мочой. Садясь на стул и погружаясь в телесериалы, она часто забывала, что у нее есть собственный дом.

— Петра Вагнер? Нет, а с чего бы? Насколько я знаю, вы увезли Эриха Блуменфельда к Герману Мюллеру. Верно ведь?

— Да, но Петра Вагнер об этом не знает.

— Вот как.

Крёнер мог представить ее задумчивое, лоснящееся лицо.

— Тогда даже как-то странно, да? Уже шесть часов. Она уже должна была прийти. А почему вы спрашиваете? Что-то случилось?

— Вовсе нет, я хотел ей кое-что предложить.

— Предложить? Что же, герр Шмидт? Если думаете, что у вас получится уговорить ее поработать у нас в больнице, то вы ошибаетесь. Ей на нынешнем месте гораздо лучше платят.

— Верно, фрау Биллингер. Верно. Будьте так любезны, позвоните мне домой, когда она появится. Буду вам благодарен. Мне бы очень хотелось, чтобы вы позвонили сразу же, как только она придет. Хорошо, фрау Биллингер?

Как правило, молчание на другом конце провода подтверждало согласие фрау Биллингер.