Дом Безгласия

– Как ты? Я из кожи вон лезу, пытаясь сообразить, как вести себя, что сказать… Тебя должно было травмировать все это…

Он кивнул, глядя в пол.

– Тебе поможет, если просто поговорить, – предложил я. – Ты знаешь меня, милый. Я не буду тебя ни осуждать, ни предъявлять претензии. Никакой прочей хе… фигни. Мне ты можешь рассказать все.

– Знаю. – Сын глубоко вдохнул, словно собирался продолжить, однако затем молча выдохнул.

Мы ступали по тонкому льду. Мне было настолько не по себе, словно я пришел голым на официальный обед. Словно пел, вместо того чтобы говорить. Я не хотел терять сына.

– Послушай, мы не обязаны торопиться. Я буду готов в любой момент. Только намекни, и мы все обсудим. И я действительно считаю, что это поможет.

Уэсли снова кивнул; лицо засияло от облегчения, от того, что удалось избежать тяжелого разговора; до сих пор известно лишь то, что он сообщил полиции, то есть считай, что ничего. Что, если он решил держать все в себе? Что, если изверг сделал с сыном что-то такое, в чем он стыдится признаться?

Я положил руки ему на плечи. От внезапно нахлынувших эмоций на глазах выступили слезы.

– Выслушай меня. Посмотри на меня.

Он поднял глаза и сделал все, о чем я просил. Наши взгляды проникли друг в друга – и возможно, более глубоко, чем до того. Я постарался вложить в этот взгляд всю свою душу.

– Сынок, я люблю тебя. Мы шутим, дурачимся, мы можем тупить, можем быть циниками и зубоскалами. Если я плохо объясняю… Но тебе нужно… – Я запнулся. Горло вдруг перехватило, словно я проглотил вареное яйцо целиком. Я ощущал к этому тощему человечку невероятную любовь – любовь в масштабах астрономических, геологических, глобальных и вневременных. Любовь заполнила всю мою грудную клетку, и я не знал, смогу ли снова когда-нибудь говорить.

– Пап? – нерешительно окликнул меня Уэсли.

Я сглотнул, изо всех сил стараясь прийти в себя, однако, когда наконец заговорил, голос отчетливо срывался.

– Ты должен знать, как сильно я люблю тебя. Так люблю, что даже не в состоянии выразить словами. Прости за то, что тебе пришлось пройти… пройти через эти испытания. Прости, что я не оказался рядом и не защитил тебя.

– Я тоже люблю тебя, папа.

Какие простые слова… Однако я едва не поплыл. Я лихорадочно прижал сына к себе, угрожая раздавить грудную клетку – точно так же я обнимал Хейзел на кукурузном поле, – и больше не сдерживал слезы, потому что знал, что Уэсли их не видит. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, я недоволен собой, потому что не могу достойно выразить словами любовь, которую чувствовал и в ту минуту, и в другие подобные минуты, ожидавшие нас в ближайшем будущем. К чести Уэсли и к моей большой радости, он в ответ тоже обнял меня, с не меньшим отчаянием. В конце концов я отпустил его, больше не стыдясь слез. Возможно, сын догадается – я не нахожу слов, чтобы описать свою любовь.

– При жизни ты выглядел более привлекательным, – сказал Уэсли.

Из моей груди вырвался смех, несколько истерический, благодаря адреналину в крови. Я даже слегка забрызгал сына слюной, которую он милосердно не вытер.

– Смешно.

– Спасибо, что позволил мне оттянуться завтра с братьями.

– Да, да, разумеется. Потусоваться с Джеффри и Бреттом – это здорово.

Он улыбнулся – своей прежней улыбкой! – затем развернулся и пошел обратно в гостиную. Я смотрел ему вслед и в этот миг любил весь мир с той же силой, с какой только что любил сына. И не жалел поделиться своей любовью. Никто не может отобрать то, что мы оба чувствовали в тот момент. И все же я сделал в уме зарубку: завтра утром первым делом позвонить сестре и обсудить ситуацию.

9

Спустя час все приготовились ко сну. Кроме Андреа. Она сидела рядом со мной на диване, который должен был стать моей постелью, а трое младших детишек разлеглись на полу у наших ног. Старший уже похрапывал в раскладном кресле, приоткрыв рот, словно кит. Добрый знак, подумал я. Тому, кто спит подобным образом, весь мир по барабану. Сын читал Джо Хилла и даже лампу не выключил, так и заснул с раскрытой книгой на груди.

Два вентилятора работали на полную мощность, превратив комнату в аэродинамическую трубу.

Андреа приходилось шептать прямо мне в ухо, чтобы быть услышанной.

– И как только люди спят при таком шуме? Если не замерзнешь до смерти, то уж точно оглохнешь.

Я похлопал ее по руке, как несмышленого ребенка.

– Тебе еще учиться да учиться. Это и есть то, что называют истинным блаженством. Успокаивающий звук, дующий в лицо ветерок… Лучше, чем секс.

– Отсюда можно сделать вывод, что ты занимался им всего четыре раза в жизни. – Она жестом показала на каждого из моих детей по очереди.

Я не смог удержаться от смеха.

– Зато с успехом.