Дом грозы

Фу, Хардин, это что, страх?

– Ну конечно любит. – Что-то проскользнуло в тоне Ноки, и у Фандера в груди разливается сладкое облегчение. – Мы с ним вместе с младенчества. Как он может меня не любить.

– И все-таки. Твоя мотивация.

– Я люблю его. – Ее голос наполнен светом, он будто совсем другой. Даже кажется, что говорит вовсе не Нока. – Как его можно не любить?

И снова опасные слова.

Как это понимать?

– Я спасаю его, потому что он мой лучший друг. Единственный лучший друг. Лю, Брайт и… ну… все остальные… Мы дружим, конечно, но сколько мы были вместе? Познакомились только в начале учебного года, да и то потому что поселились в одну комнату общаги. Это не то. А Энга я выбрала сама. Он часть того немногого, что я вообще могла выбирать.

– Так вы друзья?

– Конечно, мы друзья.

– И ничего больше?

– Зачем тебе это? Ревнуешь?

– Что? – У Фандера опаляет виски нервным алым маревом до самых глаз.

Это что-то новое, не похоже на страх или злость. Может быть, так чувствует себя преступник, пойманный с поличным?

– Ну… ревнуешь Энграма, для которого ты больше не единственный близкий человек?

– Нет. Я никогда не был для него единственным близким человеком. Он так же, как и все, плохо меня знает.

– Жалеешь?

– Не…

– Честно. – Нока перебивает ложь Фандера.

– Да. Да, жалею. – Он крепко жмурится. Говорить правду, оказывается, больно, как отрывать пластырь. Но после свежую рану непременно остужает прохладный воздух, и на смену боли приходит облегчение. – Значит, вы с ним не вместе.

– Нет.

– И ты его не любишь.

– Люблю.

– Ну я не о том, я…

– Хар-рдин, – тянет Нимея. – Слишком много вопросов. Я, кажется, ответила.

Он выдыхает, вытягивает руки и хрустит пальцами. Да, она ответила. Но легче как-то не стало. Фандер из последних сил старается принять, что ответ был достаточно однозначен, но все-таки ищет в нем подвох.

Любовь – сложное и чертовски бессмысленное слово.

Сейчас нет, в будущем – возможно.

Сейчас нет, раньше – да.

Сейчас – да, в будущем – не знаю.

– Что мне тебе рассказать? Любую правду? – Он не любитель рассказывать что-либо, а уж честно делиться своими переживаниями тем более. Кто знает, чем обернется откровенность?

– Да. Любую. Но искренне. Если умеешь.

– Умею. Наверное.

И все-таки продолжает молчать еще какое-то время, пока не слышит по ту сторону недовольный стук.

– Ладно-ладно… Я просто выбираю.

– Выбери что-то, что сделает тебя человеком в моих глазах, – шепчет Нимея, и по ту сторону раздается легкий стук, будто она сменила позу и приклонила к стене голову, Фандер делает то же самое, прижимая к затылок к стене.

– Хм… Я даже не знаю, что может человека сделать человеком.

– Благородство. Любовь. Дружба.

– Я влюблен, – тут же на одном выдохе говорит Фандер и жмурится опять, так сильно, что болит натянувшаяся кожа у корней волос. – Сильно. Очень. Давно.

Отрывистые слова никак не складываются в предложение, звучит чертовски глупо, но он надеется, что искренне.

– Взаимно?

– Нет. – Хардин смеется. – Конечно нет… Но она крутая. И мне, наверное, достаточно знать, что она жива и счастлива. Черт, я так давно влюблен в нее, что уже и не помню себя другим. – Становится легче, появляется мстительное чувство удовлетворения, будто именно вот этого и не хватало, чтобы ощутить страдания в полной мере.

– Она знает?

– Нет, что ты.

– Почему?

– Зачем ей я? Наивно думать, что я мог бы быть… нужен ей.

– Может, она тебя стоит.

– Нет. Она стоит сотни таких, как я. Хотя я романтизирую, конечно. Она страшная стерва.

– Тогда за что ты ее любишь? Если скажешь, что за красоту, я рассмеюсь тебе в лицо.

– Тебе нельзя смеяться мне в лицо, потому что мы в Монастыре Правды, забыла? – Фандер поворачивает голову и прижимается к стене щекой, будто по ту сторону Нока могла бы сделать так же. Это было бы так трогательно, что даже представлять подобное больно.

– Конечно, конечно. Ну так что? За что ты ее любишь, эту стерву?

– Она смелая и храбрая…

– Это не одно и то же?

– Нет. Храбрость – это проявление смелости. А смелость – это… мудрость, наверное. Это что-то внутреннее, не уверен, что я тот, кто может объяснить тебе такие вещи. Она без раздумий бросается в пекло, если знает, что там есть что спасти, и ни за что не пойдет просто так, забавы ради.

– Какой дурак бы так сделал?

– Я…

– Что?

– Мне кажется, я из таких людей. Хотя, может, ошибаюсь. Сейчас не обо мне, а о ней. Она бескорыстная. Абсолютно. Ей вообще ничего в ответ не нужно, ей плевать, что о ней думают люди, она не ждет их одобрения. Она чертовски красивая, ты не представляешь насколько. Когда я вижу… видел ее, в мою грудь как будто кто-то вонзает раскаленное железо.

– Что же тогда приятного в такой любви?

– О, поверь. Я бы многое отдал, чтобы смотреть на нее каждый… каждый день, даже если будет больно все время.

– Мазохист. Грудь болит, а ты наслаждаешься. – Тихий смех по ту сторону тревожит нервы, которые и без того еле держатся.

– При взгляде на нее сердце будто увеличивается так, что дышать трудно.