Дом на Северной

Катя миновала центральную площадь, свернула к своей улице и испуганно остановилась. Прямо к ней через улицу направлялся человек. Катя уж узнала в нем Юру. Она так была занята собою все это время, так долго думала о ребенке, что о Юре подумать ей не приходило в голову. На Юре был все тот же полушубок, валенки и большая заячья шапка, в которой он выглядел выше ростом.

— Как ты здесь оказался? — спросила сразу Катя, тайно радуясь встрече.

— На свадьбе гуляла? — спросил Юра. Снял рукавицу и крепко пожал ей руку. — Чего ж там делала, пила?

— Как чего? Нинка Лыкова счастли-ивая… Ой, ты знаешь, он тоже шофер! — воскликнула смешливо Катя, хлопнула Юру ладошкой по груди, отчего он улыбнулся и взял ее под руку. — Радиола у них вот с такими ножками! Никогда такой не видывала. Бога-чи-и!..

— Да уж!

— Ой, честное слово. Вот та-акая большая. — Катя развела руками и показала.

— Катенька, а мне, знаешь, сказали, чтоб я в командировку собирался.

Катя, собравшаяся рассказать, как кричали «горько» и как молодые не сговариваясь вставали и дружно, крепко, смело до неприличия, целовались и как им за смелость хлопали, остановилась, словно ничего не понимая, и с ужасом посмотрела на него. В ее глазах столько было неподдельного страха, что Юра испугался.

— Надолго?

— Да снова в Минск за машинами. Не все получили. Прямо на завод.

«Что ж я так испугалась?» — спросила себя Катя, пытаясь успокоиться, посмотрела на луну, и от спокойного света луны ей стало легче, и она тихонько засмеялась, проговорив совсем не то, что хотела:

— Тебе спокойнее будет.

— Да уж, — хмуро ответил Юра. — Там тоже не мед и не сахар.

— Ой, все ж не так, как здесь, — не соглашалась Катя. — Люди там новые, новые знакомства опять же. И все новое. Я бы радовалась.

— Я тебе сто раз говорил, — недовольно сказал Юра, останавливаясь и заглядывая ей в лицо.

— Чего?

— Тебя же не будет. Вот тебе говорю тыщу раз, а ты думаешь, человек сказал и тут забыл. Каково мне там будет, хочу я знать? Ты не знаешь. А я знаю. Потому и не хочется туда. Ты знаешь, что Каспийское море ниже уровня моря, одно такое в Европе. Если прорыть канал к Черному морю, все стечет туда.

— А если к нам прорыть? — спросила осторожно Катя, пытаясь понять, куда клонит Юра.

— У нас гор нету, знать, вытечет к нам. И купайся, сколь хочешь. А не то затопит. Вода, знаешь, есть вода.

— А если эта вода — ой! — вытечет на наше Котелино? Затопит нас вместе с тобой, — проговорила Катя весело, вдруг останавливаясь как громом пораженная: мысль о том, что погибнет не только она, но и ребенок, пришла после восклицания и больно резанула по сердцу, сама мысль показалась ей кощунственной.

Юра не ответил. Они остановились возле Катиного двора, и Катя, чувствуя, что еще не прошла боль в сердце, попрощалась. В сенях, закрывая дверь, обернулась и увидела его, понуро глядевшего ей вслед. В своей комнате Катя, испытывая смутное беспокойство за сухость с Юрой, подошла к окну, но Юры уже не было. Долго она не могла простить себе. И не могла понять себя. Почему она такая?

Осторожно, стараясь не шуметь, разделась и, шмыгнув под одеяло, замерла. Ноющая боль разлилась по животу, — видать, переела на свадьбе. Катя, выбрав удобное положение, склонившись на левый бок, замерла. Лежала, прислушиваясь к себе. Чуть сильнее обычного стучало сердце, да потягивало в животе, и от этой тянущей боли — вот словно кто ухватился ручками, так она представляла зарождение боли, — и тянет, тянет. Становилось мучительно-приятно от боли, казалось, кто-то живой тянет, и она улыбалась, забыв все на свете. В ней бьется, это ясно чувствуется, бьется жизнь. Каждая ее жилка трудится не только на нее, но и на другую жизнь. Она задрала рубашку на грудь, раскрылась вся из-под одеяла и, осторожно касаясь, провела пальцами по животу, замирая через каждую секунду, словно вот-вот нащупает рукой ту, еще непонятную, тайную жизнь. Глядя на свое голое тело, Катя почувствовала, что себе уж не принадлежит, в этом теле кто-то живет, распоряжается ею. Ей стало неприятно, она пошевелила пальцами ног, чтобы убедиться в обратном, что все принадлежит ей и только ей, но и в то же время эта мысль холодком прошлась по ней, рождая на мгновение неприязнь к тому, кто хочет завладеть ее жизнью. Но именно сейчас она ощутила, несмотря ни на что, свою силу, красоту ощутила, как подчиняется ей каждая жилочка, каждый мускул. Нет, она — это она принадлежит себе, но и еще ребеночку. А разве плохо?

Чего только не приходится думать… Катя укрылась с головой, набирая под одеяло тепла, довольно улыбаясь своим мыслям.

Несколько дней носила в себе она то радостное чувство, которое так неожиданно пришло к ней в тот вечер, когда Юра, хмурый и недовольный, брел прочь от Катиного дома, подозревая за Катей какие-то скрытые помыслы. Но Катя все это время много ела, больше обычного, работать могла не уставая с утра до вечера, добродушие ко всякому человеку не покидало ее.