Оглядываясь назад, становится понятно: объединение Германии на условиях Бисмарка мог бы предотвратить только союз между Францией и Россией. Очевидная дипломатическая возможность для такой комбинации наступила в июне 1867 г., когда Горчаков и царь приехали в Париж «по делам»; но последующее расхождение во мнениях из-за восстания на Крите оказалось непреодолимым препятствием к взаимопониманию. Еще одним препятствием — и здесь разителен контраст с периодом после 1887 г. — стала неудача парижского рынка капитала занять главенствующее положение в российских финансах. Как мы видели, Джеймс несколько раз пытался, но так и не смог «создать для Ротшильдов новую точку опоры», закрепиться в Санкт-Петербурге. Осенью 1867 г. делались полуофициальные попытки завязать отношения с Парижским домом; но в августе 1867 г., когда Джеймс встретился с российским министром финансов Рейтерном, он потерпел неудачу. В ходе долгих переговоров Джеймс предложил провести «крупную финансовую операцию», то есть большую эмиссию государственных облигаций на финансирование новых железных дорог. Однако Рейтерна его предложение не заинтересовало. Правительство России «не рассматривало финансовые операции» и определенно не имело желания занимать деньги, чтобы оставлять их на депозите у Джеймса — при более низкой процентной ставке. Рейтерн желал минимизировать государственное участие в российских железных дорогах, а не создавать такое положение, при котором государство само финансировало бы железнодорожное строительство. Рейтерн мог предложить Джеймсу лишь участие в приватизации железной дороги Москва — Одесса. Хотя переговоры по данному вопросу время от времени возобновлялись, Ротшильды хотели другого. По мнению Джеймса, прямое участие в частных предприятиях «в регионах, столь отдаленных от нашей сферы деятельности» было слишком рискованным.
Общая настороженность лишь усилилась после смерти Джеймса. Как выразились представители Франкфуртского дома в конце 1868 г., «до настоящего времени нам не очень везло с Россией, и вся ситуация похожа… на то, как если бы горчицу вдруг подали после ужина; это неприемлемо и не почетно». Даже в начале 1869 г., когда правительство Российской империи как будто передумало, Майер Карл побаивался крупного займа: «Невозможно… следить за операцией такой величины посредством обычной переписки… [но] нам некого послать в Петербург, и до последнего времени нам так не везло с северными варварами, что мы должны проявлять осторожность. Нельзя выпускать кота из мешка, чтобы урожай собрали другие [так!]». Он отказался ехать в Санкт-Петербург; его примеру последовал Альфонс, который подозревал, что широко разрекламированный приезд Ротшильда рассчитан просто для давления на банкирские дома Бэрингов и Хоупа, которые традиционно вели дела с Россией. В конце 1869 г. проект находился еще в неопределенном состоянии. Все напоминало ситуацию с Соединенными Штатами: Ротшильды неоднократно отказывались учредить семейное представительство в Санкт-Петербурге. В августе 1871 г. Горчаков убеждал Майера Карла в том, что Ротшильдам следует «открыть дом в Петербурге». Горчаков говорил, «что никто и понятия не имеет, какой объем дел можно сделать в России. Он буквально сказал: C’est une mine d’or („Это золотая жила“)». Его совет так и не был принят во внимание. Альфонс был против даже непрямого участия Ансельма или Майера Карла в австро-германском акционерном банке, который собирался открыть в Санкт-Петербурге «Кредитанштальт».
Однако такую осторожность не разделяли другие берлинские банкиры. «Берлинская биржа — главный рынок российских ценных бумаг, — в явном недоумении сообщал Майер Карл в мае 1868 г., — и публика почти ничего другого не покупает». Бляйхрёдер неутомимо продвигал идею о российском «Креди фонсье», который должен был стать копией Прусского ипотечного банка, созданного Ганземаном, Ротшильдом и Оппенгеймом. Кроме того, Бляйхрёдер и Ганземан проявляли гораздо больше, чем Ротшильды, энтузиазма по отношению к российским железным дорогам. Тогдашнюю ситуацию необходимо рассматривать в увязке с началом движения немецкого капитала на восток: в 1860-е гг. в Берлине и Гамбурге выдвигали ряд предложений о займах Швеции и Финляндии (которая, хотя и входила в состав Российской империи, имела собственный парламент и пользовалась значительной автономией). Континентальные Ротшильды если и принимали участие в подобных предприятиях, то довольно равнодушно — например, в 1867 г. взяли пакет в 5 % от ипотечного займа России на 50 млн рублей, но отказались от опциона, когда через два года выпустили больше таких облигаций, и после постоянно меняли точку зрения.