Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Впрочем, Уоддесдон — «замок на Луаре посреди Бакингемшира» — не всем пришелся по вкусу. Дочь Гладстона Мэри также испытывала «подавленность из-за крайней вычурности и роскоши», когда приезжала в гости. Либеральный политик Ричард Холдейн, который много лет выступал юрисконсультом Ротшильдов, рассказывал анекдоты о гостеприимстве Фердинанда. «Я очень люблю приличную роскошь, — писал Холдейн в 1898 г. — Когда утром я лежу в постели, мне доставляет огромное удовольствие, если в комнату тихо входит лакей и спрашивает, что я буду: чай, кофе, шоколад или какао. Такой привилегии удостаивают меня во многих домах моих выдающихся друзей; но только в Уоддесдоне после того, как я говорю, что предпочитаю чай, лакей осведомляется, какой сорт чая мне подать — цейлонский, сушонг или ассам». Дэвид Линдсей писал, заметив, как «руки у барона Фердинанда всегда чешутся от нервозности»: «[Он] ходит туда-сюда… и ворчит, в то же время ревностно заботясь о том, чтобы его гости были всем довольны. Мне не показалось, что он получает истинное удовольствие от своих бесценных картин… Часы, за которые он заплатил 25 тысяч ф. ст., его секретер, за который было уплачено 30 тысяч ф. ст., его скульптуры, его фарфор и его превосходная коллекция драгоценных камней, эмалей и так далее (он называет все это „мишурой“) — словом, все приобретения не делают его счастливым. Мне показалось, что единственное удовольствие, какое он от них получает, связано с тем, что он может показать их своим друзьям. Даже тогда заметно, с какой горечью он возражает на некоторые невежественные или поверхностные замечания… [Зато] в парке и в саду он счастлив… Только среди своих кустарников и орхидей нервные руки барона Фердинанда успокаиваются»[118]

.

Такое же впечатление создают часто нервозные письма Фердинанда еще одному близкому другу, графу Розбери. Даже по меркам того времени их дружбу можно назвать напряженной, хотя кажется, что страсть Фердинанда была не вполне взаимной. Он хорошо описал свой характер, когда в 1878 г. сказал Розбери: «Я одинокий, страдающий и время от времени очень несчастный человек, несмотря на позолоченные и мраморные комнаты, в которых я живу»[119]

. Еще один друг, Эдуард Гамильтон, после смерти Фердинанда в 1898 г. записал несколько двусмысленное воспоминание, которое заслуживает того, чтобы его процитировали подробно: «В последние годы не было никого, с кем я виделся бы чаще и кто демонстрировал бы по отношению ко мне такую огромную и неизменную доброту. У него в Уоддесдоне всегда находилась для меня комната, а на яхте — каюта… Хотя он, судя по всему, многое купил еще в молодости… его коллекция, по-моему, „очаровывала“ его меньше, чем других коллекционеров. Вкус изменял ему… лишь при выборе подарков для других… [Он] не был так же щедр, как другие члены его семьи, так как очень не любил расставаться с шиллингами… Он казался несчастным и часто бывал неуклюж. Он был обидчив и сам часто обижал других; но au fond [в сущности] был самым добросердечным и верным другом. Никто так не радовался при виде друга… и не оказывал ему самый теплый прием. Прожив столько времени в одиночестве и имея в своем распоряжении все, что он хотел, он был довольно эгоистичным, чему не приходится удивляться. Избалованный ребенок вырастает избалованным взрослым… Наверное, главными его чертами были порывистость и вспыльчивость. Он всегда куда-то спешил. Он не ел, а пожирал еду. Не ходил, а бегал… Он никого и ничего не мог ждать… В нем сосуществовали любопытные противоречия. Он очень боялся за свое здоровье и посылал за врачом при малейшей простуде, но часто отказывался следовать советам врача. Он, как правило, очень заботился о себе и в то же время часто совершал опрометчивые поступки. Он гордился своей расой и своей семьей; любил рассказывать о своих предшественниках, как будто у него были прославленные предки и голубая кровь… Сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь был по-настоящему счастлив».

Эта зарисовка дает неплохое представление не только о характере Фердинанда, но и о часто неоднозначных отношениях членов семьи с представителями политической элиты.