Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Дефляционные меры возымели непосредственное действие на европейскую промышленность. Для Ротшильдов самым неприятным оказалось их влияние на французские железнодорожные компании. Инвестиции в железные дороги не иссякли, как не остановилось и строительство железных дорог; учитывая те объемы, в каких они были предварительно запрограммированы благодаря политическим и коммерческим решениям, принятым до кризиса, строительство труднее было остановить, чем продолжить[135]

. Поэтому основная нагрузка упала на банкиров и инвесторов железнодорожных компаний; по мере продвижения работ банки просили о займах, чтобы профинансировать неизбежные перерасходы, в то время как инвесторы лишь мрачно наблюдали за тем, как из-за недостатка денег железнодорожные акции стремительно падали. Откровенно говоря, Джеймс ранее проявлял излишний оптимизм, как и боялись его английские племянники. Буквально накануне кризиса они с сыном уверенно предрекали, что, помимо чисто экономических выгод, железные дороги разовьют в людях «консерватизм и проправительственные настроения». «Во Франции все спокойно, — уверял Альфонс Карла Майера в январе 1846 г., — на стороне администрации решительное большинство. Индустриализм и железные дороги поглощают все мысли и отвлекают от политики. Дай Бог, чтобы мы еще много лет наслаждались блаженным миром». Через несколько месяцев они запели другую песню: «Итак, — писал Джеймс Ансельму в августе, — должен признать, что, когда я думаю о многочисленных обязательствах, какие мир взвалил на себя ради того, чтобы повсюду платили за железные дороги, о деньгах, которые не так скоро вернутся в руки деловых людей, меня охватывает дрожь». В октябре ему пришлось реструктурировать долг государству за концессию на строительство Северной железной дороги и произвести интервенцию на бирже, чтобы поддержать цену на акции.

В то время как Нат вынашивал планы мести, Джеймс в ответ на кризис сконцентрировал все внимание на Северной железной дороге и поспешил избавиться от акций других линий, в которых Ротшильды держали не такие большие пакеты. «Если, — писал он племянникам, — мы не поймем, что сумеем вернуть те деньги, которые вытягивают из нас дороги… я считаю положение потенциально очень опасным». Поэтому, когда «этот мерзавец Талабо» запросил дополнительные средства для строительства ветки Авиньон — Марсель, ему наотрез отказали. Акции других компаний также были распроданы со скидкой. Кроме того, Джеймс больше не вкладывал собственные деньги в Северную железную дорогу: когда компании понадобились новые средства на строительство, он обратился непосредственно к акционерам. Подобно многим недовольным в 1847 г., сами Ротшильды винили в случившемся правительство. «Прав-во должно изменить свои способы вести дела, — жаловался Энтони, — они совершенно подорвали свой кредит доверия тем, как они вели себя с железнодорожными компаниями. Ты и понятия не имеешь, как все кричат о том, что они теряют деньги, и все приписывают это прав-ву, и, конечно, его есть за что винить». Из таких обид, умноженных тысячекратно, и делаются революции.

Парадокс заключался в том, что, хотя Ротшильды были все больше недовольны экономической политикой правительств европейских стран, они продолжали — как будто по инерции — выступать в роли их главных кредиторов. Передаточный механизм, связавший экономический кризис 1847 г. с политическим кризисом 1848 г., был фискальным. По всей Европе сочетание растущих расходов (сначала на железные дороги, затем на общественные полумеры и, наконец, на контрреволюционные меры) и падающих доходов (поскольку заработки и потребление снижались) неминуемо вело к государственным дефицитам. В 1842–1847 гг., например, бюджет Австрии вырос на 30 %. Привычка ссужать деньги государству настолько въелась в плоть и кровь, что, когда в феврале 1847 г. к Соломону обратились за займом в 80 млн гульденов, он «возблагодарил Господа» за «необычайно хорошее дело». Оказалось, однако, что все наоборот. Вместе с Синой и Эскелесом он взял 2,5- и 5-процентных облигаций на 80 млн гульденов (по номиналу), в обмен на что банкирам предстояло выплатить правительству 84 млн наличными пятью траншами в течение пяти лет. Операцию можно было считать выгодной лишь в том случае, если бы впереди страну ждали хотя бы пять лет мира и процветания.