Домби и сын

Тоскливое паденіе дождевыхъ капель, стонъ и завываніе втра, болзненная дрожь чахоточныхъ деревьевъ, торжественный бой часового колокола, — все это отнюдь не ослабляло завтной мысли и не уменьшало ея интереса. Воспоминанія о покойномъ брат, всегда присущія ея душ, слились съ этою же мыслью и еще боле усилили ее. И быть отчужденной, быть потерянной для отеческаго сердца! никогда не прикоснуться къ этому человку, не взглянуть на его лицо! Охъ! бдное, бдное дитя!

И съ того рокового дня она не смыкала очей и не ложилась въ постель, не совершивъ напередъ ночного путешествія къ его дверямъ. Это была бы поразительно страшная и вмст трогательная сцена, если бы кто увидлъ, какъ она теперь, среди непроницаемаго мрака, украдкой спускалась съ лстничныхъ ступеней, останавливаясь поминутно съ трепещущимъ сердцемъ, съ опухшими глазами, съ распущенными волосами, которые густыми прядями разввались по ея плечамъ и по блднымъ щекамъ, орошеннымъ свжими слезами. Но никто не видалъ этого явленія, скрытаго полуночнымъ мракомъ.

Спустившись въ эту ночь съ лстничныхъ ступеней, Флоренса увидла, что дверь въ кабинетъ отца была отворена, — не боле какъ на ширину волоса, но все же отворена, и это было въ первый разъ. Въ углубленіи мерцала лампа, бросавшая тусклый свтъ на окружающіе предметы, Первымъ побужденіемъ робкой двушки было удалиться назадъ, и она уступила этому побужденію. Ея вторая мысль — воротиться и войти въ кабинетъ. Не зная, на что ршиться, она нсколько минутъ простояла неподвижно на лстничной ступени.

Наконецъ, второе побужденіе одержало верхъ надъ ея колебаніемъ. Лучъ свта, пробивавшійся черезъ отверстіе и падавшій тонкою нитью на мраморный полъ, свтилъ для нея лучемъ небесной надежды. Она воротилась, и почти сама не зная, что длаетъ, но инстинктивно побуждаемая однимъ и тмъ же чувствомъ, ухватилась дрожащими руками за половинки пріотворенной двери и… вошла.

Ея отецъ сидлъ за столомъ въ углубленіи кабинета. Онъ приводилъ въ порядокъ бумаги и рвалъ ненужные листы, упадавшіе мелкими клочьями къ его ногамъ. Дождевыя капли барабанили въ огромныя стекла передней комнаты, гд такъ часто онъ наблюдалъ бднаго Павла, еще младенца. Пронзительный втеръ завывалъ вокругъ всего дома.

Но ничего не слыхалъ м-ръ Домби. Онъ сидлъ, погруженный въ думу, съ глазами, неподвижно устремленными на столъ, и глубока была его дума, такъ глубока, что едва ли бы могла пробудить его походка боле тяжелая, чмъ легкая поступь робкой двушки. Однако-жъ лицо его обратилось на нее, суровое, постное, мрачное лицо, которому догоравшая лампа сообщала какой-то дикій отпечатокъ. Угрюмый взглядъ его принялъ вопросительное выраженіе.

— Папа! папа! — поговори со мной, милый папа!

При этомъ голос онъ вздрогнулъ и быстро вскочилъ со стула. Флоренса остановилась подл него съ распростертыми руками, но онъ отступилъ назадъ.

— Чего теб надобно? — сказалъ онъ суровымъ тономъ, — зачмъ ты пришла сюда? что тебя напугало?

Если что ее напугало, такъ это было лицо, обращенное на нее. Любовь, пылаюшая въ груди его молодой дочери, леденла передъ этимъ взглядомъ: она стояла и смотрла на ыего, какъ мраморный истуканъ.

И не виднлось на этомъ лиц ни малйшихъ слдовъ нжности или состраданія, не искрилось на немъ проблеска отеческой любви, участія или чего-нибудь похожаго на раскаяніе! Но была однако-жъ какая=то перемна на этомъ лиц. Прежнее равнодушіе и холодное принужденіе уступили чему-то мсто; но чему именно, — Флоренса и догадывалась и не смла догадываться. Но она видла, или, точне, чувствовала эту перемну безъ словъ и безъ имени, и физіономія отца бросала тнь на ея чело.

Какъ? Неужели онъ видлъ въ ней свою счастливую соперницу въ любви сына, и досадовалъ, что она жива и здорова! Неужели дикая ревность и чудовищная гордость отравили сладкія воспоминанія, при которыхъ бдное дитя могло бы сдлаться дороже и миле для его сердца! Возможно ли, чтобы мысль о сын придавала горечь его взгляду, обращенному на единственную дочь, цвтущую красотою, полную счастливыхъ надеждъ въ начинающейся весн своей жизни?

Флоренса не задавала себ такихъ вопросовъ, но любовь безнадежная и отвергнутая иметъ зоркіе глаза, a надежда замерла въ ея сердц, когда она устремила неподвижный взоръ на лицо отца.

. — Я спрашиваю, Флоренса, чего ты испугалась? Что тебя заставило сюда придти?

— Я пришла, папа…

— Противъ моей воли. Зачмъ?

Флоренса видла — онъ зналъ зачмъ. Яркими буквами пламенла его мысль на дикомъ и угрюмомъ чел. Жгучею стрлой впилась она въ отверженную грудь, и… вырвала изъ нея болзненный, протяжный, постепенно-замиравшій крикъ страшнаго отчаянія!

Да, припомнитъ это м-ръ Домби въ грядующіе годы! Крикъ его дочери исчезъ и замеръ въ воздух, но не исчезнетъ онъ и не замретъ въ тайник его души. Да, припомнитъ это м-ръ Домби въ грядущіе годы!

Онъ взялъ ее за руку холодно и небрежно, едва дотрогиваясь до ея пальцевъ. Потомъ съ зажженною свчею въ другой рук онъ новелъ ее къ дверямъ.

— Ты устала, — сказалъ онъ, — теб нуженъ покой. Всмъ намъ нуженъ покой, Флоренса. Ступай. Теб, видно, пригрезилось.