Домби и сын

— Да и вамъ нечего взять вашими словами, капитанъ Куттль, — возразилъ невинный Точильщикъ, заливаясь еще боле громкимъ плачемъ и продолжая отодвигаться къ дверямъ. — Вамъ не отнять y меня добраго имени.

— Любезный, есть на свт одна вещица, которую зовутъ петлей на шею. Слыхалъ ты о ней?

— А, слыхалъ ли я объ этой вещиц, то есть о веревк-то слыхалъ ли я, капитанъ Куттль? Нтъ, съ вашего позволенія, никогда не приходилось слышать.

— Ну, такъ надюсь, услышишь, мой милый, если не будешь уважать команды. Становись въ строй — и маршъ налво кругомъ! Чтобы духу твоего здсь не пахло.

— Такъ вы меня прогоняете, капитанъ! — кричалъ Робинъ, обрадованный успхомъ своей хитрости. — Хорошо, я иду отъ васъ прочь: прощайте, добрый хозяинъ. Надюсь, по крайней мр, вы не отнимете y бднаго парня его жалованья!

Капитанъ немедленно вытащилъ изъ шкафа свою жестянку, и, сосчитавъ деньги, высыпалъ ихъ на столъ передъ глазами Точильщика. Робинъ, еще боле оскорбленный негодованіемъ своего хозяина, началъ подбирать серебряныя монеты, обливая каждую горькими слезами и увязывая каждую отдльно въ узлы своего носового нлатка; потомъ онъ побжалъ на чердакъ и положилъ въ карманы своихъ голубей; потомъ, входя опять въ магазинъ, забралъ изъ-подъ прилавка свою постель и, длая изъ нея огромный узелъ, заревлъ отчаяннымъ голосомъ, какъ будто прощался съ превеликимъ отчаяньемъ со своимъ старымъ жильемъ. "Прощайте, капитанъ, доброй ночи; я оставляю васъ безъ всякой злобы!" И вслдъ за тмъ, выходя изъ дверей, толкнулъ наотмашь маленькаго мичмана и выбжалъ на улицу съ полнымъ сознаніемъ своего торжества.

Капитанъ, предоставленный самому себ, снова забралъ въ свои руки огромный листъ газеты и продолжалъ читать съ величайшимъ усердіемъ, какъ будто ничего особеннаго не произошло въ его квартир. Но прочитавъ четыре огромныхъ столбца, онъ не понялъ ии одного слова, и на каждой строк мерещился ему Точильщикъ, бжавшій сломя голову по лондонской мостовой съ своей постелью и голубями.

Сомнительно, чувствовалъ ли когда достойный капитанъ свое совершенное одиночество въ такой ужасной степени, какъ въ эту минуту. Старый дядя Соломонъ, Вальтеръ и "ненаглядное сокровище" были теперь для него дйствительно потеряны, и теперь только м-ръ Каркеръ надулъ и одурачилъ его самымъ ужаснымъ образомъ. Вс эти особы сосредоточились для него въ фальшивомъ Робин, съ которымъ такъ давно привыкъ онъ соединять свои задушевныя воспоминанія; онъ доврялъ вполн негодному лицемру, и это чувство служило для него отрадой; Точильщикъ такъ долго былъ его единственнымъ собесдникомъ, оставшимся изъ всей компаніи стараго корабельнаго экипажа; вмст съ нимъ еще удерживалъ онъ подъ комадой маленькаго мичмана и привыкъ думать, что кораблекрушеніе, со всми своими несчастными гтослдствіями, обрушилось на нихъ обоихъ. И вотъ теперь этотъ фальшивый Точильщикъ оказался негодяемъ, измнникомъ, и вертепомъ его злодйства была маленькая гостиная, гд онъ такъ спокойно храплъ каждую ночь подъ своимъ прилавкомъ. Чего же больше? Если бы въ эту минуту магазинъ разрушился до основанія и провалился сквозь землю со всми своими инструментами, Куттль никакъ бы не почувствовалъ боле ужаснаго безпокойства.

Поэтому капитанъ читалъ газету съ глубочайшимъ вниманіемъ, но безъ всякаго сознанія, и поэтому онъ не сказалъ самому себ ничего о Благотворительномъ Точильщик, не признавался самому себ, что онъ думалъ о Точильщик, и не открывался самому себ, что теперь, безъ Точильщика, онъ былъ такъ же одинокъ и несчастенъ, какъ Робинзонъ Крузо на своемъ остров.

Съ такимъ же глубокомысленнымъ видомъ отправился онъ изъ дому и уговорился съ однимъ юношей, чтобы тотъ каждый вечеръ и каждое утро приходилъ закрывать и открывать окна въ магазин деревяннаго мичмана. Потомъ онъ пошелъ въ харчевню кушать свою ежедневную порцію, которую до этой поры раздлялъ съ Точильщикомъ, и въ трактиръ выпить бутылку пива. "Я теперь одинокъ, моя матушка, сказалъ онъ трактирщиц, — нтъ больше со мной молодого человка, моя милая миссъ". Когда наступила ночь, капитанъ, вмсто того, чтобы идти по обыкновенію на чердакъ, устроилъ свою постель въ магазин подъ прилавкомъ, такъ какъ теперь некому было оберегать движимое и недвижимое имущество деревяннаго мичмана.

Съ этой поры капитанъ регулярно каждое утро вставалъ въ шесть часовъ и нахлобучивалъ свою лощеную шляпу съ такимъ же видомъ, съ какимъ нкогда Робинзонъ Крузо оканчивалъ свой туалетъ изъ козловой кожи, и хотя его опасенія, со стороны нападенія дикаго племени, олицетвореннаго особою м-съ Макъ Стигнеръ, значительно охладли, однако же, по привычк, онъ все еще продолжалъ наблюдать свои оборонительныя операціи и никогда не могъ съ удовлетворительнымъ спокойствіемъ смотрть изъ оконъ магазина на женскія шляпки. Даже м-ръ Тутсъ пересталъ навщать его, объявивъ письменно о своемъ отсутствіи изъ Лондона, и теперь, въ этомъ совершенномъ запустніи, дико начиналъ звучать въ ушахъ капитана даже собственный его голосъ.