Домби и сын

— Чортъ побери, — сказалъ онъ, — безполезно было бы скрывать истину. Старина Джо, сударь мой, видитъ насквозь человческую натуру, и это, прошу извинить, его всегдашній талантъ. Если вы понимаете старика, вы должны понимать его такимъ, каковъ онъ есть. Старина, сударь мой, тертый калачъ и перебывалъ тысячу разъ во всякихъ тискахъ. Домби, мать вашей жены — на порог вчности!

— Конечно, м-съ Скьютонъ очень разстроена, — возразилъ м-ръ Домби съ глубокомысліемъ философа.

— Разстроена, Домби! — сказалъ майоръ, — она сокрушена и разбита вдребезги.

— Перемна воздуха и медицинскія пособія, надюсь, еще могутъ возстановить ея силы.

— Нтъ, сэръ, не надйтесь. Чортъ побери, сэръ, она никогда не закутывалась какъ слдуетъ; a если человкъ не закутывается какъ слдуетъ, — продолжалъ майоръ, застегивая верхнія пуговицы своего сюртука, — то ему не на что опереться впереди. Умретъ она, сударь мой, должна умереть, и нтъ для нея никакого спасенія. Я говорю безъ прикрасъ, Домби, безъ фигуръ, безъ утонченности. Продувной старикашка видлъ свтъ, и желалъ бы я знать, въ чемъ и когда ошибался великобританскій майоръ, Джозефъ Багстокъ.

Сообщивъ это драгоцннйшее свдніе, майоръ немедленно потащился со своими раковыми глазами и апоплексическими свойствами въ извстный клубъ, и тамъ ухмылялся во весь остатокъ дня, набивая свое чрево жирнымъ ростбифомъ и заливая горло шотландскимъ пивомъ.

Въ тотъ же вечеръ прелестная Клеопатра благополучно прибыла въ Брайтонъ и, разобранная на части, отправилась въ постель, гд она предетавляла образчикъ самаго чуднаго скелета, достойнаго кисти художника.

На консиліум докторовъ было ршено, что м-съ Скьютонъ будетъ вызжать на морской берегъ, и было бы не худо, еслибъ ея в-пр-во длала маленькія прогулки пшкомъ. Эдиь всегда съ неизмнною точностью ухаживала за своею матерью, и он вызжали всегда вдвоемъ. Теперь, когда Клеопатра заживо начала разлагаться на составные элементы, Эдиь чувствовала особенную неловкость отъ присутствія Флоренсы и, поцловавъ ее, она сказала, что желала бы оставаться съ матерью наедин.

Однажды м-ръ Скьютонъ была особенно въ ревнивомъ и брюзгливомъ расположеніи духа, которое быстро развилось въ ней посл перваго паралича. Мать и дочь по обыкновенію молча хали въ карет. М-съ Скьютонъ, полюбовавшись на Эдиь, вдрутъ схватила ея руку и начала покрывать нжными поцлуями. Рука оставалась неподвижною во все время этихъ нжностей, какъ будто не было въ ней ни малйшей способности къ обнаруженію чувствительности. М-съ Скьютонъ начала вздыхать, хныкать, стонать, говоря въ милліонный разъ, что она мать, и что неблагодарное дтище ее забываетъ. Эта сцена возобновилась и теперь при выход изъ кареты, когда старуха, поддерживаемая Витерсомъ и опираясь на свой костыль, прихрамывая, собралась идти пшкомъ по морскому берегу; карета хала сзади, a Эдиь пошла немного поодаль отъ своей матери.

Былъ пасмурный, втряный день. Мать и дочь гуляли одн. М-съ Скьютонъ по обыкновенію напвала вполголоса свои монотонныя жалобы; Эдиь по обыкновенію шла поодаль, не говоря ни слова. Вдругъ передъ ними появились дв женскія фигуры, до того похожія на нихъ самихъ, что Эдиь остановилась.

Почти въ то же время остановились и фигуры. Одна, въ которой Эдиь признавала уродливую тнь своей матери, заговорила о чемъ-то съ большой важностью, длая прямо на нихъ указательные жесты, посл чего другая фигура выступила впередъ, и Эдиь съ невольнымъ ужасомъ замтила въ ней подобіе самой себя. Продолжая вглядываться въ этихъ странныхъ женщинъ, Эдиь увидла, что он одты были весьма бдно, какъ бродяги, таскающіяся по захолустьямъ городовъ. Молодая женщина неслз какое-то рукодлье, вроятно, на продажу; старуха переваливалась съ пустыми руками.

И между тмъ, несмотря на безконечную разницу въ костюм, въ осанк, въ красот, Эдиь невольно продолжала длать сравненіе между собой и этой молодой женщиной. Быть можеть, она замтила на ея лиц т же слды, которые еще оставались въ ея собственной душ. Когда, въ свою очередь, женщина, выступая впередъ, устремила на нее свой проницательный взглядъ, выражавшій, казалось, такія же мысли, Эдиь почувствовала невольную дрожь, какъ будто погода перемнилась, и ее обдало пронзительыымъ дуновеніемъ втра.

Об пары теперь сошлись. Старуха, протягивая руку, начала просить милостыню y м-съ Скьютонъ. Молодая женщина и Эдиь, останавливаясь одна противъ другой, обмнялись значительными взглядами.

— Что вы продаете? — спросила Эдиь.

— Только вотъ эти лохмотья, — небрежно отвчала молодая женщина, выставляя свой товаръ. — Прежде я продавала самое себя.

— Не врьте ей, добрая леди, — прокаркала старушенка, обращаясь къ м-съ Скьютонъ, — не врьте, что она говоритъ. Она любитъ болтать разный вздоръ. Это моя красотка, моя непокорная дочь. Я только и слышу отъ нея упреки да перебранки за все, что для нея сдлала. Она и теперь своими глазами бранитъ бдную старуху-мать.

Когда м-съ Скьютонъ дрожащею рукою вытащила кошелекъ, чтобы достать денегъ, голова ея почти стукнулась съ головою нищей, которая жадно впилась глазами въ золотыя и серебряныя деньги.