Домби и сын

— Ну, Домби, что ты на это скажешь? — возглашаетъ майоръ. — A я, съ своей стороны, признаюсь откровенно: въ жизнь не слыхалъ оратора краснорчиве друга нашего Феникса, ей, ей же не слыхалъ, клянусь вамъ… — здсь майоръ, посинвшій, какъ удавленникъ, схватилъ палку и въ порыв одушевленія началъ махать вокругъ своей головы. — Теперь, благодаря нашему другу, вы, Домби, понимаете очень ясно, что относится собственно къ леди, a я, съ своей стороны, какъ истинный другъ, долженъ два-три слова сказать насчетъ васъ самихъ, м-ръ Домби. Свтъ, вы понимаете, сударь мой, — продолжалъ майоръ, отфыркиваясь, какъ надсаженная лошадь, — иметъ въ этихъ длахъ свои мннія, которыя должны быть удовлетворены.

— Знаю, — отвчалъ м-ръ Домби.

— Конечно, вы знаете, Домби, — продолжалъ майоръ. — Чортъ меня побери, сударь мой, если я не зналъ, что вы это знаете. Невроятно, чтобы человкъ вашего калибра не зналъ этихь вещей.

— Надюсь, — говоритъ м-ръ Домби.

— Домби! остальное вы угадаете. Я говорю напрямки, такъ какъ порода Багстоковъ, съ вашего позволенія, всегда говорила напрямки. Мало, сударь мой, мы выигрываемъ отъ этихъ вещей, да ужъ такова наша натура: кутить такъ кутить, чтобы чертямъ сдлалось тошно… пуфъ, пуфъ, бацъ въ блые зубы. При васъ будетъ неизмнный друтъ вашъ, старикашка Джозъ и… благослови васъ Богъ, Домби!

— Майоръ, благодарю васъ. Я не премину положиться на васъ, когда придетъ время. Но такъ какъ время еще не пришло, я не считаю необходимымъ заране васъ безпокоить.

— Никакихъ извстій о немъ?

— Никакихъ.

— Домби, я поздравляю васъ. Я чертовскм радуюсь за тебя, другъ ты мой, Домби.

— Извините, даже вы, майоръ, извините, если я не войду въ дальнйшія подробности. Извстіе я имю, но весьма странное и полученное необыкновеннымъ путемъ. Можетъ, изъ него ничего не выйдетъ, a можетъ, и выйдетъ очень много. Больше ничего не могу сказать. Мое объясненіе впереди.

Сухой и довольно неопредленный отвтъ на пламенный энтузіазмъ майора; однако, майоръ принимаетъ его граціозно и съ восторгомъ представляетъ, что мннія свта въ скоромъ времени будутъ удовлетворены блистательнйшимъ образомъ. Затмъ кузенъ Фениксъ получаетъ свою долю признательности отъ супруга своей любезной и совершеннйшей родственницы, и, наконецъ, майоръ Багстокъ и кузенъ Фениксъ удаляются по своимъ дламъ, оставляя опять м-ра Домби въ добычу этому неумолимому свту, который преслдуетъ его и терзаеть, какъ злой демонъ, безъ милосердія и пощады.

Но кто это сидитъ и плачетъ въ комнат ключницы, разговаривая вполголоса съ м-съ Пипчинъ? Это какая-то леди, грустная и томная, съ поднятыми къ небу руками. Ея лицо почти совсмъ закрыто черной шляпой, которая, очевидно, принадлежитъ не ей. Это миссъ Токсъ въ костюм своей горничной. Она тайно приходитъ такимъ образомъ съ Княгинина Луга, возобновляетъ знакомство съ м-съ Пипчинъ и разспрашиваетъ о м-р Домби.

— Какъ онъ, бдняжка, переноситъ свое горе?

— Ничего, онъ довольно спокоенъ, — отвчаетъ м-съ Пипчинъ брюзгливымъ тономъ.

— Снаружи, можетъ быть, a что y него внутри?

Оловяный глазъ м-съ Пипчинъ сдлалъ нсколько энергичныхъ прыжковъ, прежде чмъ она произнесла свой отвтъ:

— Внутри? Ничего. Я уврена. Сказать теб по правд, любезная Лукреція, потеря для него не слишкомъ-то велика. Худая трава изъ поля вонъ. Мн и самой, признаться, надоли здсь эти мдные лбы.

Должно замтить, м-съ Пипчинъ обращалась очень фамильярно съ миссъ Токсъ, такъ какъ ея первые педагогическіе эксперименты въ воспитательно-образовательномъ заведеніи обращены были на эту леди, когда она была еще худенькой и чахлой двочкой нжныхъ лтъ.

— Конечно, y ней мдный лобъ; ваша правда м-съ Пипчинъ. Оставить его, такого благороднаго мужчину!..

И миссъ Токсъ горько зарыдала.

— Благороденъ онъ или нтъ, я этого не знаю и знать не хочу, — возражаетъ м-съ Пипчинъ, гнвно потирая переносицу, — но я вотъ что знаю весьма хорошо: когда искушенія посщаютъ насъ въ жизни, мы должны переносить ихъ равнодушно. Прахомъ бы васъ побрало! Да я сама натерплась въ жизни побольше всякаго другого! Экія напасти, подумаешь! Ушла, такъ туда ей и дорога! никто, я думаю, не погонится вслдъ!

При этомъ намек на перувіанскіе рудники, миссъ Токсъ встаетъ, раскланивается, и м-съ Пипчинъ звонитъ Таулисона, чтобы тотъ проводилъ ея гостью. М-ръ Таулисонъ, давненько не имвшій удовольствія видть миссъ Токсъ, ухмыляется, привтствуетъ и надется, что она совершенно здорова, при чемъ замчаетъ, что давеча онъ никакъ не могъ признать ее въ этомъ капор.

— Благодарю васъ, Таулисонъ, — отвчаетъ миссъ Токсъ. — Живу, пока Богъ грхамъ терпитъ; a вы, почтеннйшій, если этакъ еще когда увидите меня здсь, не говорите пожалуйста никому. Я прихожу сюда только къ м-съ Пипчинъ.

— Слушаю, сударыня.

— Большія y васъ непріятности, Таулисонъ?

— Очень большія, сударыня.

— Смотрите же, Таулисонъ, я надюсь, мой другъ, что все это послужитъ для васъ урокомъ. — Миссъ Токсъ, занимаясь воспитаніемъ маленькихъ Тудлей, пріобрла привычку длать назиданія, соотвтствующія случаю. — Прощайте, Таулисонъ.

— Прощайте, сударыня. Покорно васъ благодарю.