Доминион

– Немцам пришлось столкнуться с такими же трудностями, однако они попросту пробили себе дорогу, – сказал Джефф.

– Они-то готовились к нападению, а мы – нет. То же самое произошло во Франции.

Дэвиду вспоминался марш по норвежской дороге, горы, леса и снега – все такое громадное и бесконечное, что он и вообразить себе не мог. Перед мысленным взором снова возникли немецкие бомбардировщики и истребители, с ревом пикирующие на них. Истребители проносятся так низко, что можно разглядеть лица пилотов, пулеметные очереди косят колонну, люди валятся в снег, и тот окрашивается алым. Картина в квартире Наталии напомнила ему об этом.

– Немцы казались непобедимыми, – продолжил он тихо. – Я получил обморожение, и меня послали домой поправляться, а тем временем противник устроил нам такую же баню во Франции. Не представляю, как мы могли дальше сопротивляться после этого.

– Я тоже, – согласился Джефф. – Помнится, я тогда подумал: «Если мы не сдадимся, Лондон попросту сотрут бомбами с лица земли, как Роттердам или Варшаву».

Он нахмурился и виновато потупил взгляд.

– Немцев можно побеждать, – решительно заявила Наталия. – Россия это доказала. Во многих местах там даже нет линии фронта: немцы удерживают одну деревню, а партизаны – соседнюю, и от сезона к сезону все меняется. Фрицы совершенно увязли.

– Но и русские не могут побить немцев, – возразил Дэвид. – Патовая ситуация. Мне кажется, проиграет тот, у кого первым закончатся люди, – с горечью добавил он.

– К тому же есть невоенные потери, – подхватил Джефф. – Особенно если известия об эпидемиях холеры и тифа по обе стороны фронта правдивы.

Наталия мотнула головой:

– Русских больше, чем немцев. И на их стороне генерал Зима – русские лучше переносят тамошний климат. Они знают, как нужно одеваться, как выживать в лесах, какие семена и грибы можно есть.

Дэвид обдумал ее слова.

– Мне кажется, в тех местах, откуда вы приехали, тоже суровые зимы.

Наталия кивнула:

– Да, долгие зимы и много снега.

Они проехали мимо древней сельской церкви, где только что закончилась служба; тепло одетые прихожане, сбившись в кучки, переговаривались у крыльца. Краснолицый священник в белом стихаре пожимал мужчинам руки.

– Выглядят вполне довольными, – заметил Дэвид.

– Да, – согласился Джефф. – Должно быть, из паствы Хедлема.

Два года назад английская церковь раскололась – значительное меньшинство, не согласное с правительством, образовало собственную конгрегацию, подобно евангелической церкви в Германии. Однако эта община – судя по всему, вполне крепкая, – скорее всего, осталась под началом прогерманского архиепископа Хедлема.

– Вас воспитывали в англиканской вере, Джефф? – поинтересовалась Наталия.

– Мой дядя был священником. Я долго был верующим и выбрал службу, связанную с колониями, отчасти из желания помочь бедным отсталым туземцам. – Он издал свой короткий, злой смешок и провел пальцем по пшеничным усам: резкий, не терпящий возражений жест. – Мы с Дэвидом спорили по поводу религии в университете. В том, что касается меня, он оказался прав.

– Дэвид, а вас, как выходца из ирландской семьи, должны были растить в католической вере.

– С моих родителей хватило религии в Ирландии. – Он обратился к Наталии: – А как насчет вас?

– Меня воспитали лютеранкой, хотя в Словакии живут главным образом католики. Но я тоже разочаровалась в религии. Известно ли вам, что наш маленький диктатор Тисо – католический священник? Его словацкие националисты с радостью помогли Гитлеру расчленить Чехословакию, и у нас теперь есть свое католическое фашистское государство, вроде Хорватии и Испании. Наши Глинковы гвардейцы, это вроде ваших чернорубашечников, грузили евреев в вагоны, когда немцы решили депортировать их в сорок втором году.

В ее голосе звучала такая злость, какой Дэвид еще не слышал.

– Мне казалось, что Чехословакия полностью оккупирована Германией, – сказал Джефф.

– Нет. Мы – зависимое государство со своим правительством, как в Британии и во Франции.

Она отвела взгляд, сосредоточившись на дороге, пока их обгоняла маленькая спортивная машина: молодая пара выехала на воскресную прогулку.

– Вы изображаете на картинах свой родной город? – спросил Джефф.

– По большей части Братиславу, столицу Словакии, где я жила, прежде чем переехать сюда.

– А сцены боев? – задал вопрос Дэвид.

– Когда началось вторжение Гитлера в Россию, Словакия тоже отправила своих солдат. Мы стали единственной славянской страной, участвовавшей в нашествии. Правда, контингент был чисто символическим. – Женщина помедлила, потом добавила: – Мой брат воевал на Кавказском фронте. Был тяжело ранен. А позже умер.

– Мне жаль, – сказал Дэвид.

– Ирония судьбы: в тридцатые он был коммунистом. Уехал на время в Россию, полный надежд, но вернулся разочарованным. Россия стала кладбищем для его надежд, а затем и для него самого.

– А вы потом перебрались в Англию.

– Да, спустя несколько лет. И вот я здесь, – отрезала она, закрывая тему.